Даже в преклонном возрасте он не переставал быть красивым и очень обаятельным. Орлиный нос придавал ему мужественность истого армянина, а весь облик излучал, светлую ауру умудренного богатым жизненным опытом мудреца. Это был изумительный по своей внутренней природе человек. Его нельзя было не любить, его нельзя было глубоко и искренне не уважать. Весь его облик излучал Свет и Добро. Может быть, потому, что судьбой было уготовано ему ежедневно общаться с Богом.

В миру его звали Левон-Карапет Палчян, а в 1955 году после избрания Католикосом Всех Армян он стал Вазгеном Первым...

Мы были знакомы и глубоко уважали друг друга. А познакомились сначала заочно. Работал я тогда в Министерстве просвещения. И вот однажды звонок правительственного телефона. Очень интеллигентный голос с небольшим западноармянским акцентом сообщил, что со мной говорит Католикос Вазген I. Он попросил меня, когда у меня появится свободное время, приехать в Эчмиадзин, чтобы обговорить один интересующий его вопрос. Естественно, я на следующий же день был у него. Это был человек среднего роста, но в своем церковном одеянии казался несколько выше, благородной внешности и с неизменной, я бы сказал, несколько таинственно-светлой улыбкой. За чашкой кофе и в непринужденной беседе он удивительно умел сразу же создавать эту атмосферу, католикос высказал свою просьбу. Оказывается, в селе Ошакан, где рядом с церковью покоится прах Месропа Маштоца, есть восьмилетняя школа, находящаяся в полуразрушенном состоянии. Он просит эту школу передать ему для создания там, если не ошибаюсь, музея истории армянской церкви.

На следующий же день я поехал в Ошакан, увидел эту школу, которая действительно находилась почти в аварийном состоянии, и обучалось там всего лишь несколько десятков учеников.

Детей мы перевели в соседнюю среднюю школу, где условия были несравненно лучше, и в течение нескольких дней просьба католикоса была удовлетворена. К сожалению, он не успел до конца осуществить свой замысел, но уже при Католикосе Гарегине I эта полуразрушенная школа после основательной реконструкции превратилась в великолепное здание, где сейчас находится, семинария имени Маштоца...

Наше доброе знакомство продолжалось до последних дней жизни этого великого человека.

Нередко я звонил ему и обычно представлялся так: — Ваше святейшество, с Вами говорит министр всех армян.

Когда я впервые полушутя обратился к нему с таким несколько выспренным словосочетанием, он улыбнулся, сказав, что я, наверное, не очень ошибаюсь — ведь нет в мире такой страны, где армянская диаспора не создавала своего хотя бы небольшого культурно-образовательного очага...

Так получилось, что два года мы отдыхали с этим ставшим для меня очень дорогим человеком в Кисловодском санатории “Красные камни” (он очень любил этот курорт).

По натуре я несколько ленивого склада. Вставать рано утром (тем более на отдыхе!), делать зарядку и совершать пробежки по определенному (в зависимости от возраста) так называемому терренкуру для меня требовались серьезные усилия. Однако, когда приехал католикос, я не устоял. Он заставлял меня утром рано, до завтрака, совершать самый далекий (для молодых) и самый трудный терренкур. Он шел быстрым шагом, я еле успевал за ним, он подымался на гору, я, задыхаясь, наконец, догонял его. А ведь ему было тогда 75, а мне 53 года. Потом, несколько отдохнув, мы, мирно беседуя, спускались вниз, чтобы успеть к завтраку. Эта “экзекуция” продолжалась ежедневно, в течение всех двадцати дней. В конце отдыха я уже не отставал от него...

Как-то один из наших отдыхающих довольно нетактично спросил католикоса — верит ли он в Бога? Я почувствовал, будто в нем что-то взорвалось. Но он сумел сдержаться и через некоторое мгновение, видимо, усилием воли, поборов в себе гневные нотки, спокойно сказал:

— Знаете, милый человек, каждый должен во что-то верить! — И замолчал, ничего больше не добавив. Потом молча встал и, вежливо попрощавшись, ушел. Мы были глубоко шокированы этим столь оскорбительным для него вопросом, однако задавший его так и, к сожалению, ничего не понял...

Он часто заходил к нам в номер, и мы с супругой угощали его на нашей веранде кофе с неизменной рюмкой армянского коньяка. Он был удивительно теплым и милым собеседником, и от каждого его посещения мы получали огромное удовольствие.

Однажды уже в Ереване он позвонил к нам домой и пригласил нас с супругой в Эчмиадзин, чтобы показать недавно открывшуюся в первопрестоле выставку. Была глубокая осень, стояла довольно холодная погода. Когда мы приехали, католикос стоял у дверей покоев, ожидая нас. Мы были очень смущены этим и в то же время бесконечно тронуты таким вниманием.

Он лично показывал нам экспонаты выставки, как ребенок, любуясь и восхищаясь ими, вдохновенно рассказывал об истории этих реликвий, а затем повел нас к себе, где в небольшой, но очень уютной комнате его матери (она была ему очень дорога) угостил нас небольшим ужином с неизменной рюмкой коньяка, а в конце на прощание подарил нам медаль, отчеканенную в Лондоне в честь 25-летия его избрания...

В последний раз я был у него вместе с членами ректората ЕГУ, где ему вручали золотую медаль университета. Он был очень тронут вниманием и так оживился, говоря о проблемах просвещения, что на некоторое время покинул нас, принес какие-то документы и с волнением начал рассказывать и показывать нам свой диплом об окончании филологического и философского факультетов (отделение педагогики) Бухарестского университета.

Я никогда не забуду эту трогательную картину: перед нами стоял гордый в своем величии мудрый старец с несколько грустновато-печальными глазами, действительно щедро дарящий людям Свет и Добро.

Прошло несколько месяцев и его не стало. Но память продолжает жить, трепетно сохраняя нетленный образ Человека, ежедневно общавшегося с Богом.

Семен АХУМЯН