Город нефтяных ветров
Баку, а по-азербайджански Бакы, был самый интернациональный российский, потом советский город, язык сменил четыре алфавита за век, пока не остановились на латинице турецкого образца. Даже в азербайджанских бакинских семьях говорят между собой по-русски, так проще. Дети, как и повсюду в мире, перешли на английский. Некоторые бакинцы легко понимают турок, утверждая, что языки почти идентичны. В самом городе мне встретился всего один русско-не-говорящий — мальчик, оставленный в лавке ковров отлучившимся отцом. Но за пределами Баку русского уже не знают.
Бакинцы дружелюбны ко всем, кроме армян. Из интернационального Баку армяне бежали все до единого, уехали и большинство русских. Горбачев для азербайджанцев — абсолютное зло, в СССР каждому сверчку был жестко определен свой шесток, а для восточного менталитета — это условие мирной жизни. Как только ослабевает хватка ежовой рукавицы хозяина, начинается хаос. И ничего удивительного в том, что через каждые сто метров в Баку висят портреты покойного Гейдара Алиева, иногда вдвоем с сыном, нынешним президентом Ильхамом, что каждый бакинец хотя бы раз в день произнесет почтительно “Гейдар Алиевич”.
Вот роскошное здание — его фонд; от аэропорта до парка все реперные точки носят его имя, вот памятник, вот построенная им гигантская мечеть на въезде в Баку, возле которой все водители останавливаются и кладут деньги в ящички по обеим сторонам дороги.
По сей день покойный Гейдар Алиевич носит официальное звание “общенационального лидера”. На сторонний взгляд — чистый Ким Ир Сен, а на внутренний азербайджанский взгляд — хозяин, при котором можно было жить; годы, когда он уходил с поста, — это и были годы хаоса, резни, озверения. Ильхам — наместник или инкарнация отца, при нем по-прежнему можно жить (“но он помягче”, — говорят бакинцы). Гейдар Алиев правил республикой — советской, а потом суверенной — 35 лет.
У бакинцев любой национальности и социального круга много общего. Пафос. Велеречивость. Гордость за все азербайджанское. Рассказы о том, как много в округе красот, и обещания завтра же отвезти посмотреть их, разговорами и заканчивающиеся. Длиннейшие и сладчайшие, как пахлава, тосты.
Пахлаву, кстати, в ресторанах не подают (как и вообще сладости), это еда праздничная, на десерт — чай с вареньем. Чай пьют из армуд — маленьких грушевидных стеклянных стаканчиков. Только свой, азербайджанский. Здесь его часто пьют с чабрецом, подавая два чайника: в одном заварен чай, в другом — чабрец.
К двум достопримечательностям нас все же свозили. Одна — храм огнепоклонников, построенный индусами, но давно переделанный. Другая достопримечательность — горящая земля без всякого храма. Горит так называемый попутный газ, который образует слой между поверхностью земли и нефтью. Посмотрели мы на пламя, рвущееся из канавы, и подумали: если уж показывать, то хоть территорию как-то окультурить, кафешку открыть, сувениры продавать. Ну что-нибудь сделать. С этим в Азербайджане проблема. Как, впрочем, и в России. Все, что дальше центра Баку, — пустыри, свалка, запустение... Пейзаж, правда, другой: повсюду на преимущественно голой и сухой земле — нефтяные вышки.
Водитель очень гордится тем, что Азербайджан сочится нефтью. Великое будущее обеспечивается нефтью, повсюду стройки, и это единственное, что бакинцам дружно не нравится: город не узнать, сносят старинные дома, строят новодел.
Когда я прилетела, над городом стоял густой смог: то ли пыль от строек, то ли туман, никто так и не понял. Обычно здесь воздух прозрачен, поскольку Баку в переводе означает “город ветров”, и ветры дуют то с моря, то с гор, из-за чего температура воздуха меняется сто раз на дню. Климат тяжелый — город стоит на море, и сырость пронизывает до костей. Плюс нефтяное “амбре” и загазованность от пробок, тем более что пару раз в день движение перекрывают для проезда кортежа президента и его гостей.
У стен Баку два цвета: темный — подсолнечной халвы и такой же грубой фактуры и светлый — тахинной халвы, гладкой, режущейся как масло, такими же кажутся и камни новых построек (строят, как водится, турки), обточены и ладно пригнаны, а старые будто булыжники налеплены друг на друга, подмазанные цементом, залатанные чем попало. Темные — древние, светлые — новые. Но древность столько раз разрушалась и перестраивалась, что первоначальный облик трудно себе представить.
В Старом городе на фоне “халвы” — яркие пятна ковров. Я ходила от одной лавки к другой, и торговцы разворачивали передо мной эти шедевры — невероятно, как сквозь века, через все ханства, халифаты, каганаты, монгольские и турецкие ига (от слова “иго”), сменявшие друг друга на территории, называвшейся некогда Кавказской Албанией, сохранилось волшебное искусство ковроткачества.
Ковровые узоры — каждый из которых имеет свое значение — передаются из поколения в поколение уже несколько тысячелетий (утверждают, что азербайджанские ковры ткали уже в бронзовом веке!). Вкус, с которым краски и линии располагаются на коврах, не встретился мне в Баку больше нигде.
Глаз жителей Старого города — их называют “крепостные”, поскольку они внутри крепости — не замечает ковровых посланий на фоне “халвы”; но, выходя из крепостных ворот, ликует при виде бутиков дорогих брендов мира. Всех до единого — это нынешний гордый фасад Баку. Бутики не для того, чтоб в них покупать (это, как говорят бакинцы, “для лохов”), а чтоб чувствовать себя мировой столицей. Символ Баку — Девичья башня, сооружение невиданной формы; никто не знает, что эта конструкция означает и когда и кем была возведена. То ли в I веке, то ли в XII. Она, как и дворец Ширваншахов, занесена в 2003 году в список объектов мирового наследия ЮНЕСКО, находящихся под угрозой. Еще раз удивляюсь, как при варварском обращении с архитектурой азербайджанцы сохранили древнюю тайнопись ковров. Я себе один прикупила, притащила в дом кусок подлинной истории, которую бесконечно фальсифицируют словами.
Одно из достоинств бакинских женщин — уметь делать мелкую дюшбару, то есть мини-пельмени. В идеале в столовой ложке должно уместиться десять штук. Когда родители жениха приходят знакомиться с невестой, она должна приготовить дюшбару, и каков будет размер пельмешек, такова ей и цена. Это, конечно, не касается интеллигенции, которая живет по московским меркам.
Мне довелось пообщаться с Рустамом Ибрагимбековым (автором сценариев к фильмам “Белое солнце пустыни”, “Утомленные солнцем”, “Восток-Запад” и т.д.). Он засадил 50 гектаров виноградником и начал делать вино, так что скоро можно ожидать достойных азербайджанских вин. И еще создал в Баку киношколу. А все, к чему прикасается этот человек, плодоносит. Мы сидели в Центре современного искусства, который открыл академик живописи Фархад Халилов, художник с мировой известностью, с ним и с Рустамом, под его новое вино.
Баку — Москва
Татьяна ЩЕРБИНА |
