31 августа во многих европейских странах, а также в США, Армении отмечалось 100-летие со дня рождения Уильяма Сарояна. С особым подъемом и размахом юбилейную дату отмечали в родном городе писателя — Фресно. Американский писатель Герберт Голд, близкий друг и единомышленник “великого Билла”, выпустил в свет книгу под названием “Все еще жив! Временные обстоятельства”, презентация которой состоялась в августе с.г. Ниже предлагаем читателям отрывки из мемуаров Голда о Сарояне, опубликованные в San Francisco Chronicle.

...Не так давно в небольшой книжной лавке Сан-Франциско я случайно обнаружил фотокопию ранее не опубликованной рукописи Сарояна под названием “Больше некрологов”, написанной великим черноглазым армянином буквально за несколько дней до кончины. Я приобрел последний шедевр своего друга за смехотворные 10 долларов...

...С Сарояном судьба свела меня в Музее искусства Сан-Франциско, когда я был еще начинающим писателем. Изучая экспонаты, услышал чей-то очень насыщенный и выразительный голос. Обернувшись, увидел человека со строгими чертами лица, украшенного густыми усами. Не обращая на меня внимания, он громко делился своими впечатлениями со стоящими рядом детьми. Как оказалось позже, то были его дочь и сын. В его глубоком баритоне сквозила властность отца и вместе с тем затаенная нежная душа. Внезапно я узнал его. “Мистер Сароян, полагаю”, — осмелился я. Мне показалось, в это серое хмурое утро ему было приятно встретить в полупустом музее поклонника. Мы разговорились, а его сын Арам и дочь Люси были просто счастливы, что вместо назидательной лекции отца о смысле жизни, прерванной мной, они могли насладиться предложенным мной мороженым.

..Когда выяснилось, что Билл, как и я, был дважды женат и разведен, правда, с одной и той же женщиной, что у каждого из нас по два ребенка, мы как-то незаметно и сразу стали “соконспираторами”.

...Вскоре наше случайное знакомство переросло в дружбу. Как-то я решил пригласить Билла провести вечер с парочкой искательниц приключений из Миллзорского колледжа. Шел 1961 г., и мы были достаточно молоды, чтоб позволить себе общество “девочек”, по сути, молодых женщин. Растерявшись, Билл помолчал секунд пять, затем спросил: “Когда?” Когда “девочки” прибыли, я растопил камин в своей квартире, почему-то именуемой подушкой битника. Пламя изрыгнуло на пол несколько горящих углей. “Тигр в камине”, — изрек Билл, и мы хором бросились собирать искрящиеся кусочки.

Бросив пристальный сверлящий взгляд на некогда скромных, послушных дочерей своих родителей, Билл мгновенно превратился из крючкоклювого армянского орла в дядюшку-воспитателя, что, впрочем, мало смутило его “воспитанниц”. Его короткое изречение “Живи, пока тебе отмерена жизнь” прозвучало одновременно как усмешка и наказ.

...Узнав, что Сароян стеснен в средствах, я решил пригласить его на обед в “Брайтон Экспресс” вместе с профессором Беркли Марком Скорером. Билл задался целью очаровать профессора, что, похоже, ему удалось.

За обедом он проявлял чудеса импровизации: устроил “кастинг” клиентов на предмет определения их интеллекта. Затем проник на кухню, где интервьюировал повара-японца. Словом, что называется, был в ударе.

...Надолго запомнилась встреча в компании с моим издателем и парижанкой из Америки, узкогубой и остроумной Мэри МакКарти. Была лишь одна проблема: Мэри призналась, что не нравится Сарояну, Билл в свою очередь заявил, что Мэри “ненавидит его”. Как бы то ни было, удалось уговорить обоих. Приехав на часа четыре раньше запланированного, Билл заявил, что передумал и что вместо обеда предпочитает прогуляться. Вдвоем отправились в книжный магазин Shakespear&Company, где на полках, выстроившись в ряд, стояли книги Сарояна. Затем зашли в другой, постояли у памятника Дидро, а в Brasserie Peres выпили по кружке пива. Раскритиковали своих бывших жен, поговорили о знатных дынях, растущих на окраине Фресно, о красном вине и французских сырах...

От этих разговоров у Билла разыгрался аппетит. “Возможно, я все же отобедаю с вами”. Великому писателю дозволено менять решение... Толстой также отличался скачками настроения, непостоянством.

Приехала МакКарти, несколько нервная и суетливая, Билл казался также раздраженным. Своим богатым модуляциями баритоном он стал что-то рассказывать. Рассказ был насыщен длинными, сложносочиненными предложениям. Он был настолько поглощен собой, что даже не заметил смеха Мэри. Она смеялась, заламывая руки, как Алиса в стране чудес, оскалив акульи зубы, коими был полон ее рот. Она была счастлива. Мы с издателем также были счастливы. Думаю, и Билл, чья душа парила в горах, был счастлив. Вечер удался на славу и затянулся до утра.

...Решив навестить Сарояна во Фресно вместе со своим 9-летним сыном Ари, предварительно позвонил Биллу. “Приходи, приходи, приходи ко мне домой”, — прозвучал из трубки знакомый голос. Когда мы пришли, Сароян стал показывать Ари свои рукописи на длинной-предлинной ленте бумаги. Говорил ему об ответственности писателя, о славе... Затем стал расспрашивать его о фамильном наследии, заметив при этом, что в его собственных детях течет “очень интересная кровь” — армянская и еврейская. “Впрочем, — резюмировал Билл, — в каждом человеке течет интересная кровь”.

...Одной из основных претензий к своей горячо любимой и столь же горячо ненавистной жене Кэрол была та, что она “игнорировала общественные каноны”: много пила, постоянно посещала вечеринки. Главное, наутро после ее “выхода в свет” ему не удавалось выразить на бумаге мало-мальски удачную мысль. “Нет, конечно, сотню хороших слов я мог написать. Но этого было недостаточно”, — ворчал Билл.

...Даже в последние дни перед кончиной Сароян не переставал писать. Страдал раком простаты, и его то и дело приходилось доставлять в госпиталь, где вставляли катетер. Как только становилось полегче, он тут же просился домой, чтоб вновь предать свои мысли бумаге.

Даже в его последней рукописи “Больше некрологов” сквозили щедрость и доброта гениального писателя, бьющая через край жизнь, торжество старого умирающего человека над смертью...

Жасмен ИСРАЕЛЯН