ИАЦ ANALITIKA. Фильм “Райские птицы” Романа Балаяна, мировая премьера которого состоялась в рамках XXX ММКФ, открыл VI кинофестиваль русскоязычного кино “Московская премьера”. Он проходит в Москве с 7 по 15 сентября. А теперь этот фильм открывает фестиваль “Московская премьера”. Режиссер, снявший “Полеты во сне и наяву” и другие замечательные фильмы, ныне представляет Украину.

— Роман Гургенович, вашу новую картину “Райские птицы” некоторые уже успели обвинить в старомодности. Что, по-вашему, имеется в виду?

— Ничего удивительного — я действительно снимаю старомодное кино, традиционное. Не в смысле техническом, конечно, а в смысле ритма. Мне ближе кино неторопливое, а сейчас принято другое — динамичное, монтажное. Что поделаешь — жизнь такая, ритм такой. Да я вообще, наверное, человек старомодный, у меня характер не для съемочной площадки. Я мягкий, я все всем прощаю, не умею быть настойчивым.

— На Феллини тоже жаловались, что он слишком много позволял актерам.

— Ну это совсем другое, у него творческий метод такой был. Да и не со всеми актерами он такой либеральный был, а только с теми, кто его понимает без слов. Да я о другом вообще говорю. Я говорю о кинопроизводстве.

— Кстати, Феллини чуть ли не единственный европейский режиссер, который любил процесс озвучания. Вам ведь пришлось дублировать “Райских птиц” на украинский язык. Трудно было?

— Абсолютно нет. Наоборот. Озвучание (или, как его называют профессионалы, тонировка) — это потрясающий процесс. Сейчас от него ушли, живой звук пишут. А жаль. Это грандиозная возможность пройтись по фильму еще раз. Помните, как в советские времена наши актеры дублировали иностранные фильмы? Были потрясающие дублеры, была замечательная школа дубляжа. Я постарался привнести в украинский вариант что-то, чего нет в фильме. К тому же у меня была задача: доказать украинским коллегам, что, даже снимая русский фильм, я могу сделать такой дубляж, какого никто сейчас не делает. Некоторые в Украине меня упрекают, что я снимаю русское кино, с русскими актерами. Я подобрал для Янковского актера, у которого голос очень похож на голос Янковского. Это украинский, кстати, актер — Алексей Горбунов. По-украински говорит прекрасно.

— Герой Янковского из “Полетов во сне и наяву” — типичное дитя своего времени, ваш ровесник. Я часто думаю: а с ним-то что стало потом?

— Он перед вами. Нет-нет, я серьезно. Когда актеры еще читали сценарий, не сговариваясь, восклицали: “Старик, да это же про меня!” Все эти люди сейчас вполне успешные. И я в том числе. Может, я и не самый процветающий, и не бандит, и не гений, но мы на поверхности. Важно при этом замечать тех, у кого не получилось. А есть такие, которым всегда плохо. Предыдущий мой фильм об этом и был — “Ночь светла”. В этом фильме главное не кино, а история. Если ты богат и не видишь, что кругом беднота, если не замечаешь больных и несчастных, то чихал я на тебя. Я не понимаю, как можно проиграть 10 тысяч долларов в казино и при этом не помогать никому. Милостыню подаю всем без разбору, мне без разницы, на что он потратит эти деньги. Если он уже вышел просить подаяния — значит, в любом случае дела у него плохи. Только цыганам не подаю. Когда-то была у меня с ними очень унизительная для меня история, и с тех пор как только подбегает какой-нибудь цыганенок, говорю ему тихо: “Пока не ударил — отойди”. Я на вид только медлительный и вальяжный, а взбеситься могу в одну секунду. Только в последние годы научился себя сдерживать.

— Значит, вы умеете собственную жизнь и характер режиссировать?

— Думаю, что нет. Ведь режиссура — это что такое? Для примера: когда в моду у нас вошел Фрейд и его невозможно было достать, я участвовал в долгих дискуссиях о фрейдизме, прочитав о нем только в нескольких энциклопедиях. Мне надо было только зацепить тему, а дальше я уже болтал. И у всех возникало ощущение, что я знаком с предметом. Вот это и есть режиссура. Режиссер — это гипнотизер. Раньше, до 91-го года, мне удавалось делать то, что я хотел, процентов на 50. Потом — на тридцать. После развала Советского Союза вообще руки опустились — мы же привыкли к несвободе, привыкли жить против чего-то, а не за что-то. Мое поколение растерялось. Не все в результате научились пользоваться свободой.

— Казалось бы, вы должны были больше взять от Параджанова, учитывая, что вы с ним близко дружили.

— Я был не просто под влиянием Параджанова, я был почти под его гипнозом. Если бы не Параджанов, не уверен, что стал бы режиссером. Я приехал с гор, фраер такой, думал, что все умею, все могу. А когда увидел Параджанова, почувствовал силу его личности, ума, понял, что ничего не умею. Тогда и начал учиться. Мы с ним действительно были друзьями. Но общались не на равных, я же моложе намного был. Мог сказать ему: “Можно я помою вам посуду? Давайте схожу в магазин”. За год до его “посадки” мы с ним жутко поссорились, почти год не разговаривали. Как-то я его встретил на студии, он шел с другом. Друг подошел ко мне — помирись, говорит. Я отвернулся, не захотел. Тогда Параджанов сам подошел ко мне, обнял и сказал: “Если бы я не знал, что через год умру, ни за что не стал бы с тобой мириться”. Через год его посадили. Мистика, да? Мне так жаль того года, что мы не общались, что были далеки друг от друга. Параджанов вообще удивительным образом знал, что с ним будет. Подсовывал иногда какую-нибудь вещь, говорил: “Сохрани, потом в мой музей сдашь”. Потом, через много лет, я снял 21-минутный фильм “Ночь в музее Параджанова”.

— Ваш следующий фильм тоже будет “старомодным” и грустным?

— Грустным — да, старомодным — нет. Это будет динамичная, быстрая лента. А посвящена она тем, кто не смог вписаться в новую жизнь, тем, для кого нынешняя жизнь — сплошное безобразие. Для героя фильма такая жизнь неприемлема.

Екатерина БАРАБАШ, НВ