Analitika.at.ua. В октябре 1972 года Ереван полнился сенсационной новостью о молодой семейной паре, перебежавшей через советско-турецкую границу. Граждане перебежчиков осуждали, но в то же время считали их героями. Это, конечно же, была героическая акция, ведь граница, как все советские годы твердили, была на замке. Мышь не проскочит. Оказалось, нет. Почти за год до этого они вместе с двумя друзьями уже сделали попытку выбраться из СССР, но совершенно иным способом. Тоже нетрадиционным. В Москве им удалось каким-то ловким образом пробраться в посольство Британии. Не получилось, вернули властям. “Смотри, на этот раз мы тебя отпускаем, но если вдруг снова окажешься в этом кабинете, разговор будет совсем другого порядка”, — грозно чеканил слова начальник политического отдела КГБ. Тем не менее от идеи своей они не отказались и разработали новый план действий. Как оказалось, успешный... Они чудом пересекли все пограничные кордоны и осуществили то, что задумали. Проморгав и упустив беглецов, советская власть отвела душу на их вполне благополучных родных и близких, на которых обрушились недвусмысленные репрессии. Но — что было, то было. Они начали новую жизнь в Штатах, куда наконец добрались после долгих эмигрантских мытарств в Турции и Италии. Через тридцать с лишним лет они вернулись в родной, но другой Ереван, в другую страну. Семейную эпопею Ашот ГЕЗАЛЯН обратил в текст, отрывок из которого мы эксклюзивно предлагаем читателям.
...Мы круто повернули в направлении деревни Кузикенд, хотя, конечно, наносить визит ее жителям не собирались. Мы чувствовали себя сейчас двумя вырвавшимися из клетки зверенышами, но не на полной свободе, а еще в загоне, где в любую минуту на нас могут накинуть аркан. За каждым камнем поджидает нас охотник, и мы в кольце целой армии егерей.
Отыскали расщелину, довольно глубокую, чтобы мы могли в ней укрыться, и я сказал Анне, что тут можно сделать привал. У молодоженов, какими мы были, всякое жилище принято называть уютным семейным гнездышком. Теперь же наше пристанище можно было назвать только логовом.
Приседая, а в открытом месте и по-пластунски, взбираюсь на вершину скалы и укрываюсь за большим камнем. Биноклем “прочесываю” границу по всей видимой мне длине. До нее, быть может, чуть более километра, а до Свободы — космическое пространство в миллионы беспросветных лет.
Неровными зубьями громадной гребенки тянется вдоль границы серо-коричневая гряда, за которой, по нашим расчетам, пролегают сплошные проволочные заграждения — роковая и вожделенная черта. Одиноким исполином над этими зубьями возвышается трехкилометровая гора Гукасян, и справа от нее мне отчетливо видится сторожевая вышка — форпост погранзаставы, расположенной поблизости. Другая вышка — слева, и я мысленно выбираю маршрут: именно между этими стражами-башнями и попытаемся мы пересечь загон.
...Я посмотрел на часы: четыре тридцать утра, но нас окружала кромешная тьма, и мы двигались совсем рядом, чтобы не потерять друг друга. Мы ступали осторожно, каждый камушек под ногами отдавался гулким биением сердца, а замирая на мгновение, мы останавливали дыхание. Так крадется хищник за своей добычей, но вот в роли преследуемого были мы сами, только вспомнилось древнее армянское присловье: у каждого человека в сердце сидит лев.
Я достал компас и снова сверил маршрут — идем ли к юго-западу? Но не отстучали сердца и тридцати ударов, как мы остановились у первой преграды — по планете Земля протянуты струны колючей проволоки. А нам нужно не коснуться их, не дать им задребезжать предательской мелодией. Во мраке мы хорошо разглядели эту колючую изгородь, натянутую между толстых бревен в десятиметровых пролетах и высотой около ста пятидесяти сантиметров. Я жестом подсказал Анне чуть отойти назад для разбега, и только шепнул: “За мной...”
Я отмерил четыре мультипликационных шага и в судорожном броске взвился над стальным щетинистым рядом, не задев ни единого шипа. Приземлившись, обернулся, и в этот же миг услышал роковое дребезжание проволоки. Вероятно, Анна не рассчитала правильную точку отталкивания в последнем прыжке или не позволили девичьи силы, и в полете она задела верхний ряд ногами, изодрав штанину. Едва она опустилась рядом со мной, как вдали справа на сторожевой вышке с шипением взвилась зеленая ракета, озарив значительное пространство. Опускаясь, она рассыпалась сотнями огненных капель, и мы в ужасе прилипли к земле.
— Вперед, вперед! — лихорадочно говорю я, подталкивая Анну. — Держись!
Значит, у них сработала сигнализация даже от прикосновения к первому ряду.
Следующие метры мы преодолели с рекордной скоростью, но перед вторым барьером остановились в нерешительности. Это уже был ряд колючего загромождения трехметровой высоты с перекладиной-козырьком на турецкую сторону. Частота натянутых колючек была столь густа, что я сразу понял: раздвинуть ряды нам не удастся, нужно карабкаться по этой стене, вызвав на заставе настоящую бурю тревоги. А для подкопа у нас уже не было ни времени, ни необходимых инструментов, чтобы взрыть каменистую почву. Не мешкая я сбрасываю с плеч рюкзак и швыряю его поверх козырька. Увы, теперь неудача и у меня: мешок ударяется о верхние ряды и отскакивает назад. В висках бешено стучит. Забываю и о рюкзаке, да в какое-то мгновение и об Анне, и уже по колючим ступеням взбираюсь наверх. Лишь в середине преграды оглядываюсь — где Анна? Она проделывает мой путь, и под нашей тяжестью проволока прогибается и дрожит, и опять со змеиным шипением в мрак неба ввинчивается сигнальная ракета.
От рваных ран на руках нас спасали кожаные перчатки, мы захватывали в ладонь по два-три мотка, и уже лежа животом на козырьковой натяжке, я буквально швырнул себя вниз и без секундной передышки метнулся вперед. Третий ряд показался мне еще более трудным и коварным, потому что это уже были не струны колючей проволоки, а спиралеобразные и густые огромные, жуткие мотки.
На какое-то мгновение я проваливаюсь в забытье, и как во сне спрашиваю себя: “А что же с Анной, где она?” И тут же бегу назад... Боже, она беспомощно повисла в западне и куртка ее во многих местах захвачена цепкими стальными шипами.
— Аш, спасайся сам... для меня все кончено! — со слезами отчаяния кричит она мне, барахтаясь почти у самого козырька.
Быстро взбираюсь к ней, хватаю ее за шиворот и с силой стаскиваю вниз. Только куртка чучелом повисла на шипастой стене, и нам недосуг думать о том, что в карманах остались Анин паспорт и диплом... Теперь мы бежим, взявшись за руки, подбадривая друг друга. Мы понимаем, что третью преграду должны одолеть в считанные секунды, ибо именно эти крапинки времени отпущены нам для жизни: позади нас уже не просто несвобода, а смерть. Автоматные очереди непременно прошьют нас у третьего круга ада.
Раздвигая руками мотки колючей спирали, пытаемся то головой, то боком протиснуться в узкие щели, но всякий раз ударяемся в загородку. В отчаянии показалось, что мы теперь-то в настоящей ловушке: не отпускает капкан. Еще попытка, еще... И вдруг без усилий, словно кто-то невидимый проталкивает мою голову в открывшееся оконце в этих смертельных мотках, я чувствую, что освобождаюсь от цепких пут.
Неужели?! Неужели?! — стучит в голове, и я как подстреленная, но вырвавшаяся из силков птица, то спотыкаясь и припадая на колено, то зигзагообразно мечась из стороны в сторону, ухожу к открытой дороге. И опять в этом спасительном беге останавливаю себя: “Анна, где Анна?” И опять разворот в сторону преисподней. Лишь сделав пять-шесть шагов, я с ужасом отскочил от неожиданной огненной вспышки: прямо под ногами, метрах в двух, на земле взвился пламенный столб. Так в научно-фантастических книгах и фильмах описаны нежданные встречи с инопланетянами возле ослепительно светящейся летающей тарелки. Только тогда была суровая реальность, и вспыхнувшая в траве лампа была для нас опасней летающей тарелки.
В ту же минуту показалась и Анна, и мы быстро отскочили от этого яркого “чудовища”. И скорей через дорогу, уйти с открытого пространства — нас спасут только скалы или хотя бы небольшие каменные укрытия. Сейчас осветительные ракеты салютовали уже ежеминутно и справа, и слева, и хотелось не только прильнуть к земле, но и зарыться в нее: небо над нами полыхало огненной зарей. Еще минуту назад мы услыхали какой-то неясный шум с правой от нас пограничной заставы, а сейчас, перебегая дорогу, уже отчетливо различали, что это характерный грохот движущихся бронетранспортеров. Их контуры еще не виднелись, но по звуку мы чувствовали: железные черепахи ползут в нашу сторону. И когда мощеную полосу дороги мы проскочили и стали отыскивать более пологий склон, чтобы взбираться на гору, бронетранспортеры стали нам хорошо видны. На наше счастье, передние их фары или подфарники давали освещение лишь себе “под ноги”, их лучи не били ввысь, иначе бы мы попали под их щупальца. Но мы-то не знали, есть ли у них возможность полоснуть лучами по склонам горы, потому, согнувшись в три погибели, мы прижимались к каждому валуну, когда грозный рев все ближе накатывался к нам. Земля под ногами была нейтральная, да и будь она и турецкой, нас бы преследовали до победного конца. Ведь турецкая сторона безмолвствовала, только мрачные горы охраняли их границу и наши жизни. Но, как известно, гора не идет к Магомету — мы сами искали в ней убежища.
На Кавказе немало горных массивов, склоны которых покрыты лесами или густыми кустарниками, где можно укрыться от подобной погони. Здесь же мы взбирались по совершенно оголенному склону, и нас могла настичь любая автоматная очередь.
Первые сто метров подъема мы преодолели сравнительно легко и остановились лишь затем, чтобы взглянуть на погоню. У той наземной лампы стояло три бронетранспортера, и нам сверху хорошо было видно, как с них спрыгивали в суматошной спешке солдаты. Мы даже отчетливо расслышали несколько команд, которые отдавали офицеры. Солдатские фигуры метались вдоль проволочных мотков, освещая ручными фонариками пространство вокруг себя. “Стой!, Стой!” — кричали они в темноту, и это подстегнуло нас к новому рывку вверх.
Подъем становился все круче, но позволить себе даже краткую передышку мы теперь не могли: с левой от нас стороны раздался знакомый рокот мотора, видимо, с другой заставы по пологому склону поднималась бронированная машина. И вдруг в небо взвились сразу несколько ракет, и огненное зарево вновь заполыхало над нами. Я почти швырнул Анну под большой камень, и пока вспышки не гасли, мы не шевелясь слушали пульс земли. И только в паузы между залпами мы делали короткие рывки, пробегая не больше десяти метров.
Так продолжалось несчетное число раз, а мы все еще были в опасной от пограничников близости, по-прежнему слышали “родную” речь: “Заходи слева! ...Назад! ...Перекрыть дорогу!” И все приближался рыкающий рев мотора. А до спасительной вершины еще далеко, а от выпитого ликера, от стремительных перебежек пересохло в горле, все тяжелее дышать, да и выбились мы из сил уже изрядно.
Раньше думалось, что главное — преодолеть тройную ограду. Но вот она давно позади, но мы чувствуем себя еще в загоне, и линию красных флажков волчьей охоты мы не проскочили. И это подтвердилось новым для нас испытанием. Всю ночь “молчавшие” прожекторы неожиданно вспыхнули по всей видимой нам линии границы, и длинные белые лучи снова полосовали небо. Мы затаились в узкой расщелине, и новый короткий бросок могли совершать только в миг, когда светящиеся хвосты опускались в долину, облизывая подножие гор.
— Аш, ты слышишь? Что это? Собаки?! — Анна судорожно сжала мое плечо. Как мне хотелось, чтобы это оказалось у нее слуховой галлюцинацией от нервного перенапряжения! Но она оказалась права. Свирепый собачий лай явственно стал слышен внизу под нами, а потом стал перекрывать и людские голоса. А тут взбиравшийся по склону бронетранспортер затих, вероятно, подъем был ему не под силу, и псиное рычание стало доминирующим эхом в горах.
По рассказам я знал, что встречать нападающую на тебя овчарку нужно выставленной под ее клыки палкой либо на худой конец рукой, согнутой в локте. Никакой, конечно, палки у меня оказаться не могло, я лихорадочно шарил руками по земле в поисках крупных булыжников, Анна помогала мне в поисках, и вскоре с полдюжины острых камней мы сгребли в одну кучу, по одному держали в ладонях. Анне я велел встать за моей спиной и только подавать мне камни, если придется швырять ими в собак.
Уже четко слышен злобный лай псов, но, как я определил на слух, не своры, а двух или трех овчарок, и как пожалел я в те минуты, что впопыхах потерял топорик! Предстоящая схватка была для нас страшна и тем, что по шуму пограничники определят место нашего укрытия и откроют автоматную стрельбу, уничтожив и нас, и своих собак...
Две морды с прижатыми ушами мы увидели внезапно метрах в десяти от себя при очередной вспышке осветительной ракеты. Я один за другим швырнул в них два больших булыжника, один, видимо, угодил в пса, потому что раздался короткий жалобный скулеж, и раненый пес отскочил в сторону. Но вторая овчарка с болтавшимся поводком изготовилась к прыжку, и стоило мне на мгновение чуть отвернуться, принимая от Анны камень, как серое гибкое тело пса взметнулось в воздух... Камень выпал из рук, я, теряя равновесие, пошатнулся, но как-то успел в невероятном прыжке выбросить правую ногу вверх, почти до уровня плеч, и удар ботинком пришелся собаке в пасть. Овчарка упала на спину и покатилась вниз.
Не успел я подумать, что первый, раненный камнем, пес выбыл из борьбы, как последовал второй прыжок. Собака прыгнула теперь на Анну, я боком оттолкнул ее в сторону, принял летевшую собаку на себя, и, падая, умудрился попасть ей обеими ногами в живот. Пес дико взвыл, но не от удара моих ног, а от того, что я отшвырнул его к расщелине, где мы еще минуту назад стояли. Он спиной ударился об уступ и заковылял восвояси.
Решив, что мы благополучно отбили псиную атаку, побежали круто в гору. Но рано обрадовались. Вскоре собаки появились с левой от нас стороны, но на значительном расстоянии, скуля и рыча одновременно. Далеко в низине шум моторов и людские голоса становились все глуше, все-таки мы бежали довольно быстро, тревожило лишь то, хватит ли сил сохранить эту скорость. Мы задыхались, во рту пересохло, а подъем был все круче и круче.
Неожиданно мы очутились у длинного узкого оврага, наполненного дождевой водой. Пройдя вдоль оврага некоторое расстояние, мы решили, что лучше идти прямо по воде на случай, если собаки начнут преследовать нас и дальше: так мы заметем свой след. Вода была чуть выше щиколоток, довольно холодная, но это и хорошо, это как бы отрезвляло нас, потому что неприятная тошнота подступала к горлу. Правда, бежать по воде трудней, и бегство наше чуть замедлилось. А граница продолжала полыхать заревом вспышек.
Остановившись на минуту, черпаем ладонями овражную холодную воду и пытаемся утолить жажду. Но от глотков мутной дождевой воды тошнота только усилилась, мы сплевываем грязную жижу. Метров около двухсот продвигаемся мы по воде оврага, собак мы, вероятно, сбили со следа, но тут я подумал, что могли при этом отклониться от правильного курса. Сверяюсь по компасу — только на запад, чтобы не вернуться к “своим”.
Выйдя из воды и ступив на сухую каменистую почву, мы поняли, что подъем наш закончился и мы на самой вершине: резко к юго-западу начинался пологий спуск. Мы обнялись, не проронив ни слова. Господи, неужели? Мы в последний раз посмотрели на восток, в сторону границы...
НВ |
