XVI в. представлен незначительным количеством рукописей. Среди них лишь одна (Мат. № 3243) в определенной степени сохранила лучшие традиции искусства книжной живописи предыдущей эпохи. Некоторые особенности иконографии говорят о знакомстве мастера с западными образцами. Так, архангел в «Благовещении» является Марии с цветком в руках. Художник следует принятой традиции представлять на полях рукописей символические изображения (вместо умных и неразумных дев представлены пять горящих и пять потухших свечей, вместо Распятия — храм с разодранной завесой, вместо Евхаристии — чаша с вином, вместо отрекшегося Петра — петух на кровле и т.д.).

От XVII в. до нас дошло довольно большое количество памятников армянской книжной живописи Крыма, что свидетельствует об определенном оживлении в этот период  культурной жизни колонии. Этому способствовал также новый приток переселенцев из Армении, где за раздел ее территорий развернулись военные действия между Ираном и Турцией. Вновь население страны оказалось под угрозой уничтожения и вновь потянулись вереницы переселенцев, пополняя уже существовавшие в других странах, в том числе и в Крыму, армянские колонии.

Искусству миниатюры данной эпохи присущи уже совершенно иные стилистические особенности. Изменился даже их внешний облик: рукописи теперь, как правило, невелики по размерам, в широкое употребление вновь входит пергамен, тогда как большинство рукописей XIV–XV вв. писалось на бумаге. Нередко разбогатевшие армянские купцы заказывали копии с роскошных киликийских образцов, снабжая мастеров необходимым для этого дорогим материалом. Миниатюристы XVII в. работали в основном на базе старых рукописей, большое количество которых имелось в хранилищах рукописей армянских церквей и монастырей Крыма. Копируя работы мастеров XIII–XIV вв., художники заметно упрощали композиции, орнаментальные узоры, а образы персонажей лишались той утонченности трактовки, которая была свойственна миниатюрам старых мастеров. Книжная живопись этого времени испытала также определенное воздействие западно-европейского искусства, проникавшего сюда большей частью посредством армянских колонистов Львова и Константинополя, поддерживавших живые связи с армянской колонией Крыма. В ряде случаев иллюстрации книг Священного Писания несут на себе следы влияния гравюр латинских старопечатных книг.

Несмотря на изменившиеся условия жизни и связанный с ними спад в искусстве крымских армян, отдельные миниатюристы сумели создать произведения, представляющие определенную художественную ценность. Из мастеров этого времени особо следует отметить Николайоса Цахкарара (художника) или Меланавора (каллиграфа), который был также переплетчиком и ювелиром. О разносторонних способностях Николайоса узнаем из памятной записи одной из его рукописей: «…помяните Николайоса, который милостью святого Духа владеет всеми неизмеримо трудными искусствами — быстр и искусен в письме и живописи. Подобно тому как святым Духом кому-нибудь дарована мудрость, другому — ученость, способность к языкам и так далее, ему даровано совершенное мастерство рук, знание того, что он делает: так, он написал святое Евангелие, украсил писанными золотом картинами, сложил, переплел, сделал оклад из серебра. И книгу, и оклад, и форму изображений — все сам сделал по Богом внушенному ему высокому искусству…» Рукопись, сохранившая эту памятную запись, заключена в серебряный с позолотой и чеканными рельефами оклад работы Николайоса Цахкарара. На первой створке оклада, под трехлопастной аркой, представлен Христос на тетраморфном престоле, а на второй — четыре евангелиста (скопированы с киликийского оклада 1255 г.). Если сопоставить работу Николайоса с использованным им оригиналом XIII в., то можно заметить несомненные преимущества последнего — это касается и более правильного построения фигур, и более высокого мастерства их исполнения. То же относится и к книжной живописи Николайоса — как и многие другие миниатюристы этого времени, художник работал на основе копирования памятников XIII–XIV вв., пытаясь достичь мастерства своих предков.

Работа по образцам — метод, принятый в средневековье. Oднако следует оговорить, в какие времена и каким образом он применялся. В период раннего и зрелого средневековья при всем следовании образцам (причем считалось, что чем древнее образец, тем он священнее, тем достовернее отображает события Ветхого и Нового заветов) существовало также естественное для развивающегося искусства творческое осмысление тем Священной истории. Оно исходило из стремления проникнуть в суть изображаемых событий на основе местных религиозных, догматических особенностей, подчас дать им ту интерпретацию, которая в каждом отдельном случае соответствовала бы древним традициям и представлениям национального искусства. Этот путь открывал возможности не только для идеологических поисков истины, но и для адекватного художественного их воплощения. Поэтому на протяжении всего периода раннего и зрелого средневековья, при широко практиковавшемся методе копирования образцов, творческий подход художников не только не исключался, но и весьма способствовал необходимому духовному осмыслению изображений, иллюстрировавших события Священной истории. Поэтому искусство не только разных регионов христианского мира, но и одного этнического объединения всегда представляло собой мир многообразных идеологических и стилистических интерпретаций.

Иначе обстояло дело в период позднего средневековья — в XVII–XVIII вв. Работа по образцам уже сковывала и тормозила дальнейшее развитие искусства. Сущность условной стилизации форм была чужда и непонятна мастерам этого времени. Копируя различные, нередко разновременные произведения, исполненные часто на основе различных художественных принципов, они стремились придать образцам больше реальности. А поскольку в своих поисках художники исходили не из непосредственного изучения и познания реального мира, а из образцов средневекового условного искусства, то создававшиеся ими композиции и образы несут на себе печать искусственного соединения условности и реальности, плоскостности и объемности.

Однако уже в творчестве некоторых миниатюристов XVII в. заметны черты, говорящие о поисках новых форм. Так, у Николайоса Цахкарара в тех случаях, когда он исходит не из образца (в многочисленных миниатюрах на полях), неожиданно появляется более свободная и живая трактовка. Увлечение второстепенными деталями, придающими композициям своеобразную жанровость, отражает ту общую тенденцию к обмирщению, которая наблюдается в это время и в других областях армянской культуры. Это сказалось и в литературе, где также наблюдается появление новых жанров, и в музыке. Средства выразительности искусства все больше обогащаются элементами, идущими от действительности, от чисто земных радостей и страданий. Все большее значение приобретают импульсы, которые привносит в искусство народное творчество.

Как последний аккорд в искусстве крымских армян XVII в. звучит творчество Хаспека. Этот высокообразованный для своего времени человек был наделен талантами в различных видах искусства: был известен как поэт, педагог, а также знал искусство каллиграфии и книжной живописи.

Тонкая поэтическая душа Хаспека сказалась и в том проникновенном лиризме, которым отличается все его творчество. Будучи священником, переписывая и украшая миниатюрами книги Священного Писания, он в то же время с юношеской пылкостью воспевает земные радости, любовь и природу. Если до сих пор он был известен лишь как поэт и педагог, то знакомство с исполненными им миниатюрами показывает, что он был не менее замечательным художником. И хотя Николайос Цахкарар снискал большую популярность среди современников, однако Хаспек не только не уступал ему в мастерстве, но и во многом его превосходил. Рисунок у него уверенней, образы — одухотвореннее, а орнаментальные узоры хотя и повторяют традиционные формы, однако исполнены с большим вкусом и с использованием более богатой палитры красок.

Несмотря на отмеченный определенный спад в искусстве книжной живописи крымских армян в XVII в., памятники этого времени, отражая конкретный исторический этап, представляют несомненный интерес. Они иллюстрируют то обращение к старым традициям многовекового национального искусства, которое было характерно для данного времени, когда наблюдается общее оживление во всех областях культурной жизни колонии. Однако художники этого периода с их более светским мироощущением оказались на перепутье двух различных эпох — средневековья и Нового времени. Правда, в творчестве некоторых миниатюристов появляются черты, говорящие об определенном отходе от канонов. Изредка в миниатюры включаются детали, отражающие действительность, что шло вразрез с самой сущностью средневекового искусства. На смену ему приходили идеи нового времени, назревали новые проблемы, разрешить которые суждено было иному поколению и уже не в миниатюрной, но в станковой живописи.

И в этой области крымские армяне дали впоследствии немало выдающихся произведений, немало ярких имен. Уже в новые времена из среды крымских армян вышли такие выдающиеся художники, как Иван (Ованнес) Константинович Айвазовский и Вардгес Суренянц, значение которых во многом переросло рамки национального искусства.

Армянские рукописи представляют большой интерес своими памятными записями («Ишатакаранами») благодаря многообразию сообщаемых в них сведениям. Из рукописей можно узнать немало любопытного об особенностях жизни того времени, о событиях политического и общественного характера, о постройках церквей, о школах и скрипториях, иногда встречаются сведения о жизни и деятельности людей, принимавших участие в создании данного манускрипта. Koнечно, в памятных записях гораздо больше и полнее повествуется об именитых заказчиках и богатых покупателях рукописей, чем об их непосредственных создателях — писцах и миниатюристах. Последние в подавляющем большинстве были представителями низшего монашества, упоминавшимися не всегда и в последнюю очередь. Согласно морали христианского смирения, средневековые труженики письма и книжной живописи если и указывали свое имя, то обычно сопровождали его уничижающими эпитетами — недостойный, грешный, неискусный и т.д. Поэтому особую ценность представляют те немногие сведения о жизни и деятельности некоторых мастеров, которые сохранились на страницах рукописей. В этом аспекте большой интерес представляют памятные записи ряда армянских рукописей Крыма, по которым удается проследить жизнь и творчество трех поколений писцов и художников — сыновей и внуков прославившегося своей неутомимой деятельностью писца Натера, родом из Каринской области, который большую часть жизни провел в крымском городе Сурхате, где в «верхних земляных домах», близ монастыря Сурб Хач, написал большинство своих рукописей.

У Натера было четверо сыновей, и всех он обучил сложному и тонкому искусству каллиграфии. Старший сын Ованнес был писцом и музыкантом, Аветис и Степанос — писцами, миниатюристами и переплетчиками, младший Григор преуспел в науках, получил сан епископа и назначение настоятеля церкви в Хахтской области. Два внука Натера были писцами. Один из них, Ованнес, известен и как талантливый миниатюрист.

По памятным записям вырисовывается полная скитаний и невзгод жизнь этой семьи, типичная для жизни армянских переселенцев периода татаро-монгольских нашествий. Нелегким был их удел. Многие погибали в пути. Они шли разными дорогами, по суше и морем, верхом и пешком. Один из таких путей вел в Крым, где уже существовали колонии армянских поселенцев. Интересно, что во время трудного пути, когда голод и лишения были постоянными спутниками переселенцев, Натер продолжал дописывать рукопись, начатую в селении Кан (близ города Карина) неким Степаносом. Рукопись была завершена Натером в области Тайк, в селении Вардашен, в году 790 (1341) по дороге в Крым, куда в числе многих переселенцев направился и Натер со своей семьей: «Вышли мы из Бабердской области, из селения Кан, где начали писать часть [рукописи]. Но было всеобщее бегство со всей области и из города — и христиан, и мусульман, и всех жителей от рук двух князей, имена которых не достойны упоминания... и все бежали в чужие страны, и некоторые добрались до горы Вытвака, и был там снежный буран, от которого… погибло много людей и скота. Кто в состоянии описать это страшное бедствие!» Одной из жертв этого тяжкого пути стал старший сын Натера, Ованнес, памяти которого отец посвятил свой стихотворный скорбный плач:

Несчастный я, Натер презренный,

…Страшное горе постигло меня,

И потому я жалости достоин…

Был у меня сын Ованнес,

Лет двадцати едва достигший,

Достоинств преисполнен был он всяких,

Краса и гордость нашего он рода…

Имел он вкус к мелодиям,

Знал искусство музыканта,

Был также он прославленным писцом —

О том свидетельствуют книги…

И сколько б ни хвалить его — все мало…

К сожалению, ни одной рукописи, написанной Ованнесом, сыном Натера, до нас не дошло. По памятным записям выясняется, что Натер и его сыновья поддерживали связи с областью, откуда эмигрировали в Крым. В 1357 г. младший сын Натера для получения сана епископа едет в Киликийскую Армению и получает назначение (видимо, по собственной просьбе) в Бабердскую область, где к тому времени установились мирные условия жизни. Его сопровождает брат Аветис, имевший также и другую цель — найти в Киликии рукопись, содержащую труд Дионисия Ареопагита «О небесной иерархии», список которого был ему заказан. Вот как пишет об этом Аветис: «Так как не нашлось образца для рукописи ни в городе, ни в монастырях, а желание [написать такую книгу] мучило меня… то довелось мне поехать в страну армянскую, в царский город Сис, не только ради книги, но и ради младшего брата моего, Григора, получившего там сан епископа Хахтской области». После этого путешествия Аветис возвращается в Крым, а новопосвященный епископ направляется к месту назначения. Некоторое время спустя переезжает туда и Натер со своей женой, где продолжает переписывать рукописи (две из них сохранились). Здесь и завершает свой жизненный путь прославленный писец и педагог.

Имя Натера еще долго продолжали вспоминать его потомки, именуя его «наставником», «мудролюбом», «почтенным» и т.д. Представители рода Натера пользовались заслуженной славой, и память о них еще долго жила в Крыму. Так, в одной рукописи 1718 г. сказано, что она написана «в стране Крым, которая является местом жительства старинного рода Натера», представители которого именуются «преуспевающими в знаниях писцами».

Для средневекового армянского писца, как и для любого христианина, книга (особенно книга Священного Писания) была святыней, могущей помочь в далеком и трудном пути. Интересна в этом отношении памятная запись писца Вардана: «…И вот я, второй блудный сын, дьякон Вардан, сын Киракоса из селения Ермно Бабердской области, когда было изгнание из моего родного края, будучи отроком, отправился в Крым, к святому наставнику Аветику Хотачараку, затем учился у отца Петроса… в монастыре Гызылташ, и стал дьяконом, и оставался там десять лет. И построили мы новый монастырь во имя заступницы св. Богородицы. И я, последний из священников, беспрестанно трепещущий из-за своих многих и тяжких грехов, обратился [за помощью] к святым апостолам; вознамерился и с большими трудностями и с помощью Христа… достиг великого Рима… И с великой надеждой обратился к гавани, но не нашел корабля, который довез бы меня до Иерусалима, и думал я: что было бы угодно Господу получить от меня, грешного? Вспомнил, что сказано: «Возложи на Господа заботы твои» (слова из Псалтыря, псалом 54, ст. 23). И Он позаботился и указал. И я написал Евангелие как мог… старательно и с трудолюбием, украсил золотом и заключил в серебро. И привез в Иерусалим и вложил в церковь Гроба Господня… и вернулся домой».

 Некоторые крымские мастера письма и книжной живописи были также людьми, получившими хорошее по тем временам образование. Так, по помятным записям узнаем, что известные каллиграфы и миниатюристы начала XV в. — Кристосатур и Тадеос Авраменц — вместе со священниками Торосом и Симеоном слушали лекции архиерея Саргиса, посвященные разбору трудов Аристотеля и Порфирия.

Обучение в высших армянских школах, действовавших при крупных монастырях, было на довольно хорошем уровне. Здесь писались, помимо книг Священного Писания, труды по теологии, философии, истории, математике, медицине и пр. Некоторые крымские священники для получения образования отправлялись в Киликию (до падения там в 1375 г. армянского царства), а также в Татев, где в то время действовал университет, возглавлявшийся видными учеными — Ованнесом Воротнеци, а затем Григором Татеваци.

Некоторые труженики письма были и ремесленниками. Так, известный поэт и писец XVII в. Симеон Кафаеци, был в начале своей жизни сапожником. Однако, имея тягу к поэзии и наукам, уже в зрелом возрасте он получил образование и своим учителем называет известного поэта, педагога и миниатюриста Хаспека.

Велика была любовь к книге и учению. Книги писали и копировали иногда в самых тяжелых условия, о чем также узнаем из памятных записей рукописей: «…закончено писание сей [книги] в году 1344, в тяжелое время, когда появился злодей, надругающийся над христианами, по имени Джанибек, который все ближние страны держит в страхе день и ночь». Когда рукопись попадала в плен, ее пытались выкупить: «Господи, благослови последнего получателя сей [книги], недостойного Григора… и Николайоса с родителями… и всех ближних их, которые приобрели сию книгу на праведные средства свои, ибо попала она в руки чужеземцев, когда полонили монастыри наши во времена Чекира».

В одной памятной записи сохранилась интересная приписка о том, что создание рукописи важнее постройки церкви.

Почти в каждой памятной записи указывается, под сенью какой церкви или монастыря исполнялась данная рукопись. Эти сведения позволяют хотя бы приблизительно составить представление о количестве имевшихся в каждом исследуемом регионе культовых памятников. В ряде случаев выясняются и имена зодчих и ваятелей.

Памятные записи армянских рукописей Крыма содержат также интересные сведения об именитых заказчиках, среди которых были банкиры, купцы, мелкие торговцы, ремесленники. Из тех же записей узнаем, что в городах и селениях Крыма трудились люди разных специальностей — ювелиры, ткачи, каменщики, кузнецы, плотники, прядильщики, красильщики, кожевники, сапожники, портные, повара, мясники, виноделы и др. Ремесленники объединялись в союзы, так называемые «братства». Подобные братства существовали у армян и раньше, однако в Крыму они приобрели иной характер, приближаясь по сути к цехам наподобие итальянских.

К сожалению, далеко не все рукописи сохранили свои памятные записи. Во многих случаях мы даже не знаем имен тех мастеров, которые потрудились над их созданием. Анонимными остались для нас и многие армянские миниатюристы Крыма.

Крымское армянское общество