Analitika.at.ua. Я проезжал на машине от сквера Абовяна вверх по шоссе, в сторону парка Победы. Дорога красиво поднимается над городом, она врезана в гору. Слева — древняя гора, панорама столицы, справа — наклонная стена, обрамляющая срез горы. Стена эта выложена базальтовыми камнями, тесанными “под шубу”. Но как уложены эти камни! Все произвольной, неправильной формы, но так точно огранены и пристыкованы друг к другу, что между ними не пройдет даже лезвие ножа. Эту стену в сороковые годы выкладывали немецкие военнопленные. С немецкой аккуратностью.
Я ехал по шоссе, переводя взгляд от панорамы города на удивительную кладку. И вдруг обратил внимание на одного пожилого человека. Пешеходы по этой дороге не ходят — там даже нет тротуаров. Мужчина стоял, прижавшись лбом к камню. Мне показалось, что ему плохо. Я остановил машину. Вышел, подошел к нему. Это был иностранец. Он плакал.
— Вам плохо? — участливо спросил я его, готовый помочь. Ответил он не сразу, пытался справиться с волнением.
— Этот камень клал я. Пятьдесят лет назад. Я, тогда военнопленный, строил эту стену...
И на меня нахлынули воспоминания. Я вспомнил рассказ старшего брата... Тысяча девятьсот сорок шестой. Год, как закончилась война. Он, одиннадцатилетний мальчик, учился тогда в пятом классе. Каждый день по дороге в школу он проходил мимо большой стройки — на улице Туманяна строился жилой дом. И каждый день, проходя мимо, он задерживался, наблюдая за строительством: работали бетономешалки, вручную тесались камни — по всей улице был слышен перестук молотков, — на носилках и тележках перемещались грузы, выкладывались стены — камень к камню. На глазах возникал каменный орнамент. И постепенно вырастало розовое здание из туфа.
На строительстве этого дома трудились немецкие военнопленные. После войны их много было на разных стройках города.
Наблюдая ежедневно за строительством, брат познакомился с одним из них — немецким военнопленным. Симпатичный молодой светловолосый мужчина, он сам обратился к мальчику, предложив ему самодельную деревянную игрушку. Это был маленький гимнаст на турнике. Ручка приводила игрушку в движение, и гимнаст кувыркался на шарнирных руках. Мальчик взял игрушку, поиграл и в ответ предложил пленному свой завтрак, завернутый в газету, который мама ежедневно давала ему в школу. Мужчина улыбнулся, сказал что-то и взял протянутый завтрак.
В следующий раз мужчина дал мальчику деревянную трещотку, а мальчик ему опять скромный завтрак: черный хлеб, тонко намазанный топленым маслом.
Они подружились — одиннадцатилетний мальчик и немецкий военнопленный. Теперь мальчик приходил раньше, ко времени обеденного перерыва на стройке — занятия в школе шли во вторую смену. Они усаживались рядом на теплых камнях и беседовали. Беседа шла на причудливой смеси жестов и отдельных русских слов, которые знал военнопленный. Немецкого языка мальчик не знал. А пленный имел минимально необходимый для выживания запас русских слов. Так они и беседовали.
Мальчик разглядывал его военную форму без погон, трогал тонкие алюминиевые пуговицы с изображением орла на поношенном мундире. Такую военную форму мальчик видел в фильмах про войну. Но носили ее фашисты, страшные и злые. А этот дядя в знакомой форме был добрый, он улыбался и говорил непонятные, но, судя по интонации, хорошие слова.
Они встречались почти каждый день и уже звали друг друга по имени. Охраны не было видно. Да и куда было пленным деваться от хлеба и от работы. Мужчина дарил ребенку игрушки, а тот отдавал ему свой завтрак. Впрочем, немец брал лишь половину.
Война закончилась, а дети в школе все еще играли в войну — стреляли из деревянных пистолетов, кричали “руки вверх!”, брали фрицев в плен, рисовали танки и самолеты с красными пятиконечными звездами, которые поражали танки со свастикой, — все как в кино. Мальчик никак не мог понять, где правда: злые фашисты из кино или этот добрый человек в поношенном мундире?
Прошло время. Здание отстроилось, большое и красивое. Пленных отпустили. Мальчик вырос...
Мужчина-иностранец хотел еще что-то сказать мне, но не мог. Слезы текли по его лицу.
Я не знал, что делать: поблагодарить, успокоить или просто поговорить с этим пожилым господином. Что он чувствовал, о чем думал? Может, он вспомнил мальчика, который делился с ним черным хлебом, тонко намазанным топленым маслом...
Жан ДАВИДЯН
НВ |