Analitika.at.ua. “Гарегин Нжде и КГБ” — так называется малоизвестная книга воспоминаний разведчика Ваче ОВСЕПЯНА. Она недавно издана и принадлежит перу ныне покойного полковника госбезопасности.
В октябре 1952 г. мне стало известно о том, что во внутренней тюрьме КГБ республики содержится знаменитый Гарегин Тер-Арутюнян (Нжде), этапированный из Центральной тюрьмы г.Владимира. Первая моя встреча с Нжде состоялась в кабинете замминистра республики полковника Мартироса Агекяна. Согласно полученному заданию, я сел в углу за отдельным столиком с карандашом и бумагой для записи беседы.
Прежде чем изложить ее содержание, позволю себе поделиться впечатлениями от Нжде. В сопровождении надзирателя в кабинет вошел по-военному подтянутый человек приятной наружности, рост выше среднего, с живыми карими глазами, седой, с лысиной. Выглядел он, несмотря на военную выправку, несколько измотанным и подавленным, однако его острая реакция, яркая речь, цепкая память, аналитическое мышление, твердость, умение держаться с достоинством все еще были при нем. Беседу замминистра Агекян повел, мягко выражаясь, неэтично. Он прибыл к нам из Москвы, историю Армении знал поверхностно, по-армянски говорил плохо, в то же время вел себя крайне высокомерно, чем возбудил настороженность и явную антипатию Нжде, превосходящего Агекяна по всем параметрам.
Предварившие беседу вопросы о самочувствии, настроении Нжде носили формально-бездушный характер, и ответы на них были соответствующие. Затем замминистра неожиданно решил пустить в ход “главный козырь” и заявил буквально следующее: “Вы, Нжде, должны быть благодарны нам за то, что, несмотря на ваши кровавые деяния по отношению к большевикам в Зангезуре, мы тем не менее сохранили вам жизнь и не расстреляли вас”. Эти слова привели Нжде в ярость. Он вскочил с места и выпалил в лицо Агекяну: “Я наплевал на ваш расстрел. Вы должны понимать, с кем имеете дело. Я — Гарегин Нжде, убежденный враг большевизма, посвятивший свою жизнь борьбе за свободу и независимость своего народа. Я отстоял Зангезур от турок и турко-большевиков. Неужели я испугаюсь вашего расстрела? Многие пугали меня им, но ничего не добились”.
Отмечу, что в тот первый раз, как и в дальнейшем, когда возникали (и нередко!) споры на идейной основе, Нжде — в силу трагичности обстоятельств, в которых он тогда находился — часто терял терпение, начинал горячиться, превращаясь в комок нервов. Говорил он метко, артистично, эмоционально. Его доводы были логически выверены и труднооспоримы. Из-за конфликта с полковником Агекяном Нжде прервал разговор с нами и потребовал возвращения в камеру. Замминистра ничего не оставалось делать, как, впопыхах вытерев платком пот со своей совершенно лысой головы, удовлетворить его требование. В свой рабочий кабинет я вернулся в подавленном и удрученном состоянии. Своим необдуманным поведением полковник Агекян, в сущности, нанес удар по важному делу.
Я осознавал, что с таким крупным мыслителем и вспыльчивой личностью, какой являлся Нжде, мне следовало бы вести себя максимально собранно и корректно, спокойно, но не беспечно, быть внимательным, но не заискивающим, придерживаться максимальной естественности и как можно больше проявлять себя как армянин. Ибо Нжде, будучи опытным политиком, легко отличит истину от фальши. Необходимо было учесть и большую разницу в возрасте. Ему тогда было 66, а мне — 31. Он был боевым многоопытным генералом, мыслителем, философом с громадным опытом жизни и политических сражений, а я — капитаном-фронтовиком, юристом, молодым оперработником с пятилетним стажем и несравненно меньшим общим и политическим кругозором. Об истории и судьбе нашего народа я знал в объеме школьного курса, судил о ней однобоко и во многом необъективно. Одним словом, мы были в абсолютно разных “весовых категориях”. Что ж поделаешь, тогда все мы в основном были такие... Но по отношению к Нжде мы, конечно, находились в несравненно более выгодном положении. С помощью слуховой аппаратуры мы круглосуточно контролировали его поведение в камере. Нжде об этом, несомненно, догадывался, но виду не подавал. Фактор этот был весьма скользким. Ведь он мог легко вычислить любой наш опрометчивый шаг, и тогда нам было бы несдобровать. В одной камере с Нжде находился другой заключенный — писатель Ованес Деведжян, который по рекомендации Нжде был также этапирован из Владимирской тюрьмы. Кем был он?
Вот какие данные у нас имелись.
Деведжян Ованес, 1886 г. рождения, уроженец г.Алеппо, болгароподданный, член партии “Дашнакцутюн”, учитель армянского языка. В декабре 1907 г. выехал в Стамбул, где поступил в пансионат Берберяна, после окончания которого поступил в юридический университет. Живя в Стамбуле с 1914 г., сочувствовал партии “Дашнакцутюн”, в которую фактически вступил в 1918 г. в Софии. В 1919 г. Деведжян был избран членом ЦК партии “Дашнакцутюн” в Болгарии. После установления советской власти в Армении Деведжян дашнакским правительством в начале 1921 г. был назначен председателем “Комитета спасения Родины” Ахтинского района. В то же время являлся одним из организаторов дашнакского февральского восстания в Армении. После его подавления Деведжян в апреле 1921 г. вместе с отступающими дашнакскими войсками и правительством оказался в Зангезуре, где был назначен министром просвещения и юстиции. В тот период спарапетом Зангезура был Гарегин Нжде.
После присоединения Зангезура к Советской Армении Деведжян вместе с дашнакским правительством эмигрировал в г.Тебриз (Иран), где вошел в состав эмиграционного дашнакского правительства как министр юстиции. В августе 1921 г. Деведжян из Ирана через Багдад выехал в Стамбул, оттуда в Пловдив. В период пребывания за границей Деведжян постоянно сотрудничал с дашнакскими газетами, издающимися в Бухаресте, Париже и Бостоне, помещая в них антисоветские статьи, а также выступал с антисоветскими речами на эмигрантских собраниях. В годы Второй мировой войны Деведжян поддерживал связь и оказывал помощь известному дашнакскому деятелю и руководителю немецкого разведоргана “Дромедар”, ведущему вооруженную борьбу против частей Советской армии, Дро Канаяну. После окончания войны Деведжян перешел на нелегальное положение. 19 апреля 1947 г. он был арестован органами контрразведки “Смерш” в Румынии и привлечен к следствию. Вскоре его этапировали в Москву, оттуда — в распоряжение МГБ Армянской ССР, где по март 1948 г. находился под следствием. Я столь подробно пишу о Деведжяне, поскольку сам Нжде возлагал на него ключевую роль в выдвинутом им предложении использовать его, Нжде, авторитет среди зарубежных армян для консолидации усилий в борьбе против Турции. Сам Деведжян был с ним полностью согласен и был готов для дела. Однако в прошлом их взаимоотношения были достаточно сложны. Эти отношения требуют документальной иллюстрации.
“Архивная выписка
30 августа 1947 г., г.Ереван
Из информационного сообщения Чрезвычайной комиссии в Тебризе на период с 15 октября по 1 ноября 1921 г. “...За несколько дней до выезда Врацяна член правительства Деведжян ухитрился войти в доверие к Нжде и узнать все его секреты. Нжде показал ему все свои документы, доказывающие необоснованность выдвинутых против него обвинений и уличающие Врацяна и других министров в преступных деяниях и злоупотреблениях. Выведав это, Деведжян рассказал все Врацяну и с ним уехал. Нжде остался обманутым: вопреки обещаниям Деведжяна, Врацян его не взял и, главное, он остался без средств. Остатки валюты задолго до этого им были переданы Врацяну. Все это настроило Нжде против Врацяна, правительства и центрального бюро”.
Чтобы поставить точку в вопросе о взаимоотношениях Нжде с Деведжяном отмечу, что, будучи допрошенным в качестве свидетеля по делу Нжде, Ованес Деведжян был не совсем объективен и повел себя и по юридическим, и по человеческим меркам нечестно. Обратимся к конкретным фактам — протоколу допроса Деведжяна в МГБ Армянской ССР от 28 августа 1947 г.
“Вопрос: Что вам известно о Нжде — Гарегине Тер-Арутюняне?
Ответ: ... в период дашнакской авантюры в 1921 г. Нжде находился опять в Зангезуре и воевал против Красной армии. Когда Красная армия изгнала из Еревана авантюристов, Нжде в течение нескольких месяцев все еще продолжал возглавлять борьбу против Красной армии в Зангезуре. Здесь он провозгласил себя спарапетом, т.е. главнокомандующим.
Тогда в Зангезуре было организовано правительство, в котором Нжде занял пост премьера, министра вооруженных сил и министра иностранных дел. В этом правительстве я был назначен министром просвещения и юстиции. Нжде в Зангезуре допустил зверское убийство коммунистов: заживо сбрасывал их с Татевской скалы в пропасть. Об этом факте мне стало известно вначале из бесед с лидером партии “Дашнакцутюн” и ответственными деятелями дашнакской авантюры 1921 г.
Этот его поступок стал даже предметом обсуждения партийного суда. Суд решил исключить его из партии. В официальной публикации было сообщено, что Нжде исключен из партии, однако о причинах ничего не было сказано. Проживая в Софии, принимал участие в партийных делах. Нжде был восстановлен в партии дашнаков X съездом партии “Дашнакцутюн”, так как был исключен партийным судом, избранным на съезде партии. После восстановления в партии дашнаков Нжде продолжал активную партийную работу, избирался членом ЦК партии дашнаков в Болгарии. В 1932 г. он ездил в США, где, разъезжая по армянским общинам, вел пропаганду в пользу дашнаков, одновременно создавая группы так называемых “Цегакронов”, членами которых являлись молодые дашнаки. Прибыв обратно в Болгарию, где он постоянно проживал, проводил работу по организационному усилению “Цегакронов”.
Вопрос: Как вы понимаете “Цегакрон”?
Ответ: Если разъяснить слово “Цегакрон”, то получается преклонение перед расой и сохранением ее чистоты, что равносильно нацизму-гитлеризму. Таким образом, Нжде со своим “Цегакроном” пропагандировал фашизм в армянской действительности. Он неоднократно выступал с пропагандистскими речами перед военнопленными армянами, призывая их к вооруженной борьбе против СССР, заявляя: “Кто погибает за Германию, тот погибает за Армению”.
Вопрос: Каковы ваши взаимоотношения с Нжде?
Ответ: Я с ним никогда не был в дружеских отношениях. Наши взаимоотношения, будучи вначале нормальными, с течением времени, с 1923 г., начали портиться. Первопричиной этого было мое выступление против его восстановления в партии на совещании представителей дашнаков в Вене. С 1935 г. я Нжде больше не видел, так как проживал в Румынии, а он после годичного турне по армянским колониям в США в 1933-34 гг. остался в Болгарии”.
Я считаю целесообразным переключить внимание читателя на показания Нжде в отношении Деведжяна.
“Выписка из протокола допроса заключенного Тер-Арутюняна Гарегина Егишевича от 30 апреля 1947 г.
Вопрос: Расскажите, что вам известно о деятельности дашнака Деведжяна Ованеса Акоповича как в Армении, так и за границей.
Ответ: Деведжян Ованес, армянин, 55 лет, без подданства — нансенист, старый дашнак, в 1919 г. из Болгарии приехал в Армению, где был назначен секретарем так называемого бюро правительства, которое возглавлялось Оганджаняном Амо. В этой должности он состоял до февральского восстания 1921 г. После подавления восстания, в апреле 1921 г., эвакуировался из Еревана в Зангезур. В июле 1921 г. Деведжян эмигрировал в Иран, где он входил в правительство Врацяна Симона в качестве министра юстиции. В 1921 г. Деведжян эмигрировал в Болгарию, а затем в Румынию. В период своего пребывания за границей постоянно занимался журналистикой, сотрудничал с дашнакскими газетами, издававшимися в Бухаресте, Париже и Бостоне. В 1941 г. стал одним из ближайших помощников Канаяна Дро. В конце 1941 г. Деведжян выехал в Бельгию, где принимал участие во втором конгрессе “Дашнакцутюн”, созванном Дро в 1942 г. Еще до этого конгресса он был командирован Дро в Италию для установления связи с правительством Муссолини. В конце 1943 г. он возвратился в Румынию, вел пропаганду о том, что все те страны, которые освобождаются немцами, получат самостоятельность. В частности, он приводил пример Украины, оккупированной немцами. Деведжян доказывал, что если Армения будет оккупирована немцами, то получит большую и широкую независимость, нежели Украина. В сентябре 1943 г. Деведжян переселился в Болгарию и поселился у своей сестры в г.Варне. Подпись Гарегин Тер-Арутюнян Нжде”.
Вышеприведенные показания каждого из них явственно показывают кто есть кто. Если Нжде ничего крамольного о Деведжяне следствию не сообщил, то Деведжян в угоду следствию не пожалел красок, чтобы облить грязью своего спарапета, в составе правительства которого он в Зангезуре занимал ключевой пост министра юстиции. А вот поведение Нжде в тех же обстоятельствах совершенно иное. В письме Симону Врацяну Нжде с присущей ему прямотой коснулся и своих взаимоотношений с Деведжяном: “...Летом 1948 г. я был переведен на Крайний Север. Я был обессилен физически, но не духовно. Жил со всей страстностью и радостью мученика. Силился, как и сейчас, не свалиться с ног и умереть с книгой в руке. Я находился в таком состоянии, когда неожиданно, как Deus ex machina (бог из машины), появился Ов.Деведжян. Он тоже был привезен в ту же тюрьму и в ту же камеру, где находился я. Ты знаешь, что мы с ним годами чурались друг друга. Глубокое страдание прежде всего ставит человека лицом к лицу с истиной. Нам достаточно было увидеть друг у друга в глазах слезы радости, чтобы без лишних слов помириться, побрататься. С тех пор начались наши бескорыстные размышления. Перед опасностью назревающей новой мировой бойни, могущей иметь непоправимые последствия для нашего народа, мы и обдумывали, и тревожились...”
Подробно остановившись на взаимоотношениях, сложившихся между Нжде и Деведжяном, хочу продолжить рассказ о дальнейшем поведении Нжде и динамике наших с ним совместных действий после конфликта с замминистра Агекяном. Было принято решение временно не беспокоить Нжде, дать ему возможность несколько успокоиться. Через несколько дней я посетил камеру N 30, где были заключены Нжде и Деведжян, поздоровался. Нжде все еще находился в возбужденном состоянии: возмущенно, заложив руки за спину, расхаживал по камере, а Деведжян, лежа на кровати, читал.
Разговор я начал примерно так: “Уважаемый Гарегин, вы в тот день зря с такой обидой восприняли заявление замминистра. Полковник Агекян совершенно не имел намерения оскорбить ваше достоинство и огорчить вас”. В ответ Нжде обрушился на меня, обвиняя в моем лице советские органы госбезопасности в несправедливом аресте и осуждении его на 25 лет тюрьмы. А тут еще Агекян выступает в роли добродетеля: он, мол, подарил ему жизнь! “Все вы одинаково воспитаны, у вас нет национального достоинства, вы говорите не как армянин, а как единомышленник Агекяна!” Несмотря на все оскорбления, я повел себя максимально хладнокровно и продолжил беседу. “Я против вас ничего не имею. Лично мне очень неприятно, что все так произошло. Что касается ваших упреков в моих антиармянских поступках, то я позволю себе с вами не согласиться. Тем более в вашей трагической судьбе я никакого участия не принимал. В 1944 г., когда вас арестовали, я в органах госбезопасности не работал, служил в армии, был артиллеристом, командовал батареей и гордился этим.
В 1945 г. действительно имелось намерение советского правительства объявить войну Турции, тем самым осуществилась бы вековая мечта нашей нации увидеть нашу родину освобожденной. Лично моей радости не было предела. Я рвался в бой, но этого не случилось. Сталин отменил свое решение. Это по существу послужило причиной моего ухода из армии. Теперь вот уже несколько лет служу в разведке — на опасном участке тайного фронта борьбы против Турции. Доказательством тому — моя готовность принять вместе с вами участие в разработке важного оперативного мероприятия, опять же направленного против Турции”. И далее я продолжил: “Уважаемый генерал! Вы родились на берегу Аракса, а я — Севана. Мои предки такие же араратские армяне. Они переселились сюда из района иранского города Маку через Нахичевань, преодолев долгий, тяжелый путь. Они были пленниками кровожадного султана Гамида. Мое имя Ваче. Имена моих сыновей Месроп и Ваагн, а не какие-нибудь Володик или Фрунзик”. Нжде поправил меня: “Ваше настоящее имя не Ваче, а Вачаган”. “Ваше имя, Нжде, я впервые услышал из уст моей матери, в начале тридцатых годов. Какие у меня могут быть нечестные намерения по отношению к вам? Не стоит удивляться, что я и мои сверстники не состоим в рядах дашнаков, ведь я родился в 1921 г., при советской власти в Армении. Если бы дашнакам удалось удержаться у власти до нынешних времен, то, возможно, у нашего поколения была бы иная судьба, не берусь предсказать — лучшая или худшая”.
Нжде внимательно выслушал меня, думаю, поверил в мою искренность и сказал: “Прежде чем мы с вами приступим к делу, я настоятельно требую, чтобы со мной встретился нахарар. Прошу об этом доложить вашему начальству”.
Затем Нжде высказал претензии по поводу невнимания к состоянию его здоровья. По его словам, о том, что в Ереване он еще более ослаб, он говорил офицеру-связнику и просил назначить ему курс инъекций. Я, соответственно, обо всем доложил начальству, потом срочно связался с врачом внутренней тюрьмы — подполковником медслужбы Окоевым — и передал ему просьбу Нжде, которая им была выполнена.
Не считаю лишним представить вниманию читателей акт о состоянии здоровья Нжде на тот период.
“Акт медицинского освидетельствования здоровья заключенного Тер-Арутюняна Г.Е.
Заключенный Тер-Арутюнян Г.Е., 1886 г. рождения, жалуется на: общую слабость, постоянные головные боли, особенно при всяких физических движениях, забывчивость, иногда мелькание черных кругов перед глазами, на боли в нижних конечностях, главным образом левой ноги, при ходьбе теряет равновесие, шаткая походка, шум в ушах, левым ухом слышит плохо, боли в области печени и желчного пузыря, сон тревожный, просыпается по утрам с головными болями. Постоянные боли в области сердца и левой верхней конечности, чувство онемения, ползания мурашек и дрожание левой руки.
...Заключенный Тер-Арутюнян Г.Е. страдает гипертонией, общим атеросклерозом, миокардиосклерозом, хроническим воспалением печени и желчного пузыря, хроническим ревматизмом и хроническим колитом. Режим: допрос производить не более трех часов в день, с вызовом в кабинет следователя. Диета: молочно-растительная. Лечение: медикаментозное.
Начальник санотдела МГБ Арм.ССР подполковник м/сл. Мелик-Пашаев М.А. Врач-невропатолог поликлиники и санотдела МГБ Арм.ССР капитан м/сл. Чимишкян А.И. Врач В/тюрьмы МГБ Арм.ССР подполковник м/сл. Окоев Г. 25-е марта 1952 г. г.Ереван”.
Думаю, этот медицинский акт наглядно свидетельствует о величии духа этого человека.
...Ованес Деведжян был досрочно освобожден из места заключения 7 сентября 1955 г., после чего эмигрировал в Аргентину, где проживали его жена и две дочери, выехавшие в 1952 г. из Бухареста.
В процессе работы над воспоминаниями неожиданно для себя я узнал, что Ованес Деведжян в 1970 г. в Буэнос-Айресе напечатал книгу под писательским псевдонимом Армен-Севан “Воспоминания заключенного — годы страданий вместе с Гарегином Нжде”. Ознакомившись с книгой, я обнаружил, что в воспоминаниях автора определенное место уделено их совместному пребыванию во внутренней тюрьме МГБ Арм.ССР в тот период, который я описываю — т.е. 1952-53 гг. Там упоминается инцидент с замминистра Агекяном и знаменитый ответ Нжде: “Я наплевал на ваш расстрел”. И, что немаловажно лично для меня, в книге описаны также мое посещение камеры Нжде и мой с ним диалог в присутствии Деведжяна. При всем моем критическом отношении к личности последнего я признателен ему за память, несмотря на то что некоторые факты в книге несколько искажены. Но в главном суть сохранена.
Рассказанное Деведжяном подтверждает правдивость моих воспоминаний о событиях, на всю жизнь запечатлевшихся в моей памяти.
Подготовила Елена ШУВАЕВА-ПЕТРОСЯН
Новое время |
