Analitika.at.ua. Предлагаем читателям "НВ” интервью с известным этнологом, член-корреспондентом НАН Армении Левоном Абрамяном, автором десятков научных публикаций и нескольких книг. Последняя из них, изданная в США — "Армянская идентичность в меняющемся мире”, — посвящена очень актуальному и важному вопросу.

С ученым беседует главный редактор издающегося в Минске журнала "Анив” Карен АГЕКЯН.

— Часто люди мало знают о том, что существует вне их культуры, и в связи с этим очень поверхностно и просто ошибочно мыслят о своем обществе, своей культуре. Мне кажется важным, что вы можете сравнивать, сопоставлять, поскольку ваша сфера интересов изначально не ограничивалась армянскими реалиями.

— Это как раз мой метод, хотя меня часто критиковали за него. В частности, я проводил исследование поля, этим полем были улицы и площади Еревана с конца 1980-х годов до 1990 года. Тогдашнее общенациональное движение больше известно как карабахское, но оно было гораздо шире. Поднимались и проблемы гражданского общества, и другие проблемы. Как этнограф, я изучал народ на площади.

— Тот важный период нашей истории еще недостаточно исследован и проанализирован.

— Да, он изучен большей частью политически, в антропологическом отношении тоже что-то делается, но мало. Должна выйти работа моего коллеги Арутюна Марутяна о плакатах и транспарантах того времени... Я уверен, что в исследовании темы мне помогли мои знания архаических обществ. Некоторые считают это главным преимуществом моего подхода. Кто-то, наоборот, считает сравнение столь различных обществ некорректным, хотя я сравнивал их типологически — по моделям самоорганизации, моделям поведения. Сегодняшние постмодернистские направления вообще отрицают уход к корням. После того как я выступил на эту тему в Рейкьявике, на конференции скандинавских антропологов, мне предложили сделать из моего выступления статью, и название с согласия редактора мы выбрали такое: "Антрополог как шаман”.

Антрополог, который присутствует на Площади, знает, что в этих случаях происходит в архаичных обществах, — в статье я доказал главный тезис о том, что типологически это праздник. То есть праздник по форме, структуре, независимо от того, что происходит по сути — революция, реформы или нечто иное.

— А как вы относитесь к тому, что писал о средневековом празднике, карнавале Михаил Бахтин?

— Как я могу относиться, если я фактически продолжил его работу вплоть до архаического общества? Если сказать в двух словах, он исследовал, как меняется структура строго иерархического средневекового общества. Я сам оказался в гуще такого праздника, который теоретически реконструировал. Неожиданно выходишь на улицу и оказываешься в гуще реконструированного тобою праздника. Мой метод нельзя назвать строго научным, но это и есть наука в моем понимании.

— У Бахтина большую роль играло понятие "хронотоп”, анализ того, каким было в той или иной культуре, в том или ином произведении представление о пространстве и времени. Иногда говорят, что в армянской культуре есть специфическое ощущение времени.

— Я мог бы об этом кое-что сказать. Интерес к идентичности связан с тем, какова эта идентичность сейчас, соответствует ли она армянской идентичности в прошлом — том прошлом, которое мы считаем главным выразителем идентичности. Вопросы очень каверзные, они в самом деле не исследованы. Оголтелые конструктивисты считают, что мы не имеем никакого отношения к прошлому — каждый раз все меняется, каждый год и каждый день все конструируется. Так и есть на самом деле, даже если судить по себе: как пишущий человек, я разный — двадцать лет назад и сегодня. Но это не значит, что я это не я. Исследуя V век, который считается в армянской культуре "золотым”, я пришел к выводу, что тогда наши интеллектуалы (пользуясь современной терминологией) "придумали” армянскую идентичность — все признаки армянской нации они примерно тогда и ввели. В том числе историю, которая представляет собой один из главных компонентов идентичности. В итоге получается, что именно интеллектуалы создали тот набор признаков, который затем все время пытаются повторить. Мы каждый раз сознательно воссоздаем идеальную структуру, восходящую к V веку, — и сегодня делаем то же самое. Достаточно посмотреть на названия ереванских улиц, которые начали менять в 1990 году. Все главные улицы названы в честь деятелей V века. То же самое относится к памятникам: продолжается эта идеализация. Аварайрское сражение распространяется как модель на все важные конфликты, в том числе модель "поражения как победы”. Воссоздается такая модель армянской культуры, но как она каждый раз передавалась — это большой и любопытный вопрос.

— Можно ли считать нашу культуру уникальной в этом смысле?

— Просто она ранняя. Таких ранних конструктивистов я больше нигде не знаю. В этом плане она действительно уникальна — в IV-V веках конструктивисты, интеллектуалы того времени, создали главные характеристики армянской идентичности. Сформировалась устоявшаяся модель. У большинства других народов она создается позже или же искусственно, как фантомное начало.

Правда, были и позднее крупные события. Армянская культура не останавливалась, не падала, не возрождалась, как это часто представляется, особенно со стороны ААЦ. Идентичность действительно меняется, но модель, созданная в V веке, все время так или иначе воспроизводится. Раффи есть создатель того современного типа армянского патриотизма и национализма, который возводит во главу угла V век.

— В массовом сознании абстрактные идеи часто представляются в виде образов — исторических или вымышленных...

— Эта проблема напрямую связана с памятниками. Месроп Маштоц воспринимается как святой, который Божьим повелением, через чудесное видение создает письменность. Все смещается на одну личность. В свое время предполагали поставить памятник Месропу Маштоцу и Сааку Партеву, небольшой вариант этого памятника стоит сейчас перед зданием Университета. Но он тоже неверен. Если добавить только Саака Партева, все сместится в сторону католикоса. Оба выставлены как равные, и тем самым создается двоичный код, код близнецов, как, например, в фигурах Кирилла и Мефодия. На самом деле следовало изобразить троих. Недаром, когда думали, что поставить на бывшей площади имени Ленина вместо его памятника, снятого в 1990 году, среди проектов была триада — Месроп Маштоц, Саак Партев и царь Врамшапух. Царь очень важен. И весь этот ряд в таком виде был бы необычайно важен для чувства государственности у армян, для обучения детей. Именно в такой триаде создаются великие, необходимые для идентичности реформы. Царь или президент пока выглядят для народа то узурпаторами, то спасителями. А они должны действовать в рамках триады с интеллигенцией и Церковью.

Этот царь исчез даже из списка улиц. Когда воссоздавали "золотой век”, улицу Амиряна переименовали в улицу царя Врамшапуха, но горожане запротестовали, считая название труднопроизносимым. Вернули более благозвучное имя коммуниста Амиряна. Вот так по разным причинам идея государственности уходит из воспитания, из примера. Остаются подвиги отдельных гениев.

— Остается непроявленной система...

— Которая сейчас нам особенно нужна. Вместо этого мы воспитываем новых бессистемных деятелей, узурпаторов или великих людей, которые якобы действуют в одиночку. Так же как образ Вардана Мамиконяна, будучи оторван от исторического и культурного контекста, становится образом одинокого бунтаря, героя. И тут же рядом возникает образ предателя Васака Сюни. Конечно, все это требует пересмотра, но на этих образах, взятых в таком свете, к сожалению, продолжают воспитываться новые поколения. Хотя в историческом контексте герой мог быть вздорным человеком. Такой великий исторический деятель, как генерал Андраник, — это герой мамиконяновского типа, хотя системно такой герой может быть деструктивным. Взять хотя бы его неучастие в Сардарапатской битве из-за личной ссоры с одним из дашнакских лидеров.

Персонификации, конечно, не избежать, но деятелей истории следует представлять по-другому, по крайней мере в той триаде, о которой я уже говорил.

— Несмотря на столь древнюю историю, мы в значительной степени живем не как нация, которая ставит национальные задачи и пытается их решить, а как общность людей, связанных кровнородственными узами, как этнос.

— Армения уникальна своей мононациональностью. С одной стороны, с V века она носит все признаки современной нации, которые французы обрели в XVIII-ХIХ веках. С другой стороны, сегодняшняя армянская нация племенная — построена на кровном родстве. Это вы можете проверить на многих вещах. В том числе на том, что телевидение Армении начинает свои передачи со слов "Доброе утро, армяне”.

В 1988-90-х годах мы изучали, как народ на Площади рождает праздничное гражданское общество. Сегодня все забыли, что первые демократические выборы на территории СССР были проведены в Армении. В 1988 году выборы новых депутатов Верховного Совета вместо двух выбывших практически прошли на Площади. Институт выборов был обретен на Площади, он не был привезен с Запада. Он родился со своими перегибами — например, одно из заседаний Верховного Совета Армении было фактически проведено на Площади, в зале Оперы, и депутатов привели их избиратели. Это получило название "охоты на депутатов” и, возможно, было нарушением — депутаты убегали, а те, кто их выбрал, заставили их присутствовать на собрании. Депутаты не знали своих прав и обязанностей, а народ уже знал их права и обязанности.

Исследуя процессы на селе, мы недавно сделали с одним из российских научных центров работу на тему "Глобализация по-деревенски”. Когда институт выборов проник в деревню, он стал играть совершенно противоположную роль. Наши наблюдения подтвердились другими социологическими наблюдениями — выборы возродили кровнородственные отношения на селе. Выборы гюхапета выигрывает тот, у кого много родственников, потому что голоса отдают на основе родственных связей.

— Для нации естественно и нормально считать, что через нее, через ее судьбу проходит ось мировой истории. Католикос Гарегин I в своем интервью Джованни Гуайте говорил о том, что у армянского народа никогда не было идеи собственной избранности.

— Я удивляюсь тому, что Гарегин I именно так это преподнес. Когда мы в прошлом обращались за помощью к христианским странам, приводилась аргументация о том, что здесь, в Армении, основы христианства. Здесь возвышается Арарат, здесь находился Эдем. Позднее выяснилось, что здесь прародина индоевропейцев, и эта теория очень популярна в армянской среде. Ощущение собственной избранности есть. Просто оно не задействовано как главная политическая сила и возникает тогда, когда это нужно.

— Поскольку разговор вернулся к идентичности и ее символам, расскажите о самой свежей из ваших книг — "Армянская идентичность в меняющемся мире”.

— Это не фундаментальная книга, а лекции — я не готов писать фундаментальный труд на такую тему. Я взял основные компоненты идентичности и через них рассмотрел разные проблемы. Меня интересовала метафора сада, парка. Там в книге у меня не главы, а аллеи и тропки. Например, тропа, ведущая от одной аллеи в сторону другой. Есть, например, аллея, связанная с музеем — одним из тех институтов, которые создают идентичность, утверждают и сохраняют ее. Другая аллея выводит на Площадь и т.д. В итоге получается нечто вроде лабиринта. Моя главная цель — показать, что идентичность может стать лабиринтом, из которого ты не выберешься, но вместе с тем может стать цветущим садом, если правильно ее использовать. Обсуждать таким образом проблемы идентичности для меня легче, чем давать определения.

— В Армении иногда встречаешь панический страх перед глобализацией на уровне веры в мировые заговоры. Как вы относитесь к глобализации? Есть ли в сегодняшней глобализации принципиально новые вещи по сравнению с прошлыми случаями глобализации — от эллинистической до советской?

— Не знаю и хотел бы узнать. Пока что я вижу противоречия. Опишу одну картину, и вы поймете, что я имею в виду. В начале 90-х, как я уже говорил, переименовали улицы, и этим занималось государство — фактически разные интеллектуалы, которые воссоздавали через это переименование "золотой век” армянской истории. Но многим вещам давали названия владельцы — частные лица. Они называли все глобализационно, использовали известные европейские названия, которые совершенно не имели отношения к объектам. Например, магазин называется "Eurostyle” — этот глобализм часто идет не прямо из Европы, а может прийти через Сирию или Турцию, потому что там товары дешевле и там они закупаются. Но по названиям вы увидите тягу к внешнему миру — особенно в самом начале, когда больше было названий городов и стран. Тяга к глобализации шла изнутри, а сверху шло национальное. Так что этот глобалистский подход проталкивает себе путь независимо от государства. Государство этого не понимает и не имеет стратегии управления этим процессом. Интернет у нас худший на постсоветском пространстве. Вообще государственные структуры первые сопротивляются многим вещам — например, выборы стали механизмом получения незаконной власти, поэтому все эти европейские стандарты стали "дурным глобализмом”, противоречащим "местному менталитету”.

Источник: Новое время