Analitika.at.ua. 7 марта, выступая в Тегеране на 8-м заседании азербайджано-иранской межправительственной комиссии по экономическому сотрудничеству, министр ИД Азербайджана Эльмар Мамедъяров заявил: "Азербайджанский и иранский народы имеют общую историю с точки зрения религии, языка и культуры". Он говорил об общих корнях, причем некоторые из собравшихся не сумели скрыть своего удивления особенно по части заявлений об "общности языка". В этой связи представляется уместным обратиться к вопросу, который редко становится предметом обсуждений. Это вопрос паназербайджанизма на иранском векторе.

Начало 40-х – исходная точка для понимания сути паназербайджанизма. Именно тогда азербайджанизм 30-х стал приобретать самостоятельность и постепенно отходить от первоначальных установок. Фактор советизации региона постепенно стал подчиняться идее воссоединения "расколотого народа" и вписываться в контекст "восстановления исторической справедливости". Впервые историческими "азербайджанскими землями" (естественно, в советском понимании термина "азербайджанец") провозглашались Казвин, Урмия, Марага, Тебриз, Ардебиль, Хой, Энзели. "Историческим азербайджанским городом" был провозглашен Тегеран.

Для понимания сущности паназербайджанизма рассмотрим Гилянский прецедент. В начале 20-х годов (в период экспорта пролетарской революции на Восток) на севере Персии в прикаспийской провинции Гилян была провозглашена Персидская Советская Социалистическая Республика. На северо-западе она вплотную примыкала к большевистскому Азербайджану, откуда и советизировалась. Эта республика (известная и под названием "Гилянской") просуществовала чуть более года (июнь 1920 – сентябрь 1921гг.). Очевидно, что в начале 20-х ни о каком "воссоединении расколотого народа" не могло быть и речи – по причине отсутствия самого народа.

В мае 1920г. из советского Баку в направлении персидского порта Энзели (где пришвартовались белогвардейские корабли) вышла Волжско-Каспийская военная флотилия под командованием Федора Раскольникова и Серго Орджоникидзе. По прибытии на место назначения они выдвинули ультиматум занимавшим порт британским войскам, который, впрочем, воздействия не возымел. Начались боевые действия, вынудившие англичан и белогвардейцев отступить. Эта операция просматривается исключительно в ракурсе большевистских усилий по распространению революции все дальше на юг.

Несмотря на то что Гилянскую Республику посетил такой поэт, как Велимир Хлебников (работавший тогда лектором в частях Красной армии), ничего заумного в Энзелийской операции действительно не было; она изначально планировалась в обычном тогда русле раздувания костра пролетарской революции. В операции принимали участие и осужденные революционеры, в частности Яков Блюмкин, расстрелявший в июле 1918г. германского посла в Советской России фон Мирбаха.

Иными словами, помимо основной политической цели в Гиляне наличествовал и весьма пестрый спектр различных сопутствующих интересов: например, Блюмкин должен был себя реабилитировать, Хлебников – поймать вдохновение (кстати, результатом его поездки в Персидскую ССР и стал цикл известных стихотворений, а также поэма "Труба Гуль-Муллы"). И только одного не было в Гиляне – стремления "расколотого азербайджанского народа" к воссоединению, его желания "восстановить историческую справедливость".

Как известно, шиитское население учрежденной в 1918г. пантюркистами Азербайджанской Демократической Республики официально называлось тюркским. Этнического понятия "азербайджанец" не существовало, а собирательное самоназвание разобщенного тюркского населения сохранилось и в период советизации республики. В списках всесоюзной переписи населения 1926г. азербайджанская графа еще не фигурировала, так как под азербайджанским народом подразумевалось все население одноименной советской республики: в равной степени "азербайджанцами" были и мусульмане-тюрки, и армяне, и иранские народы, и кавказские народы. Современный термин окончательно моделируется лишь к концу 30-х годов, и уже к моменту проведения всесоюзной переписи 1939г. в соответствующих списках появляется графа "азербайджанец".

Собственно, в этой плоскости и вырисовывается поразительная пантюркистская прозорливость, проявившаяся в выборе названия провозглашенного на землях Восточного Закавказья "малотурецкого государства". Выбор изначально вписывался в пантюркистский контекст с очевидным ориентиром на перспективу, ведь в случае придания новому государству более близких для данной территории названий "Арран" или "Ширван" (впрочем, ничего общего не имевших с тюркским элементом) никакого "паназербайджанизма" и не возникло бы.

Иными словами, если б титульной нацией этой республики объявили бы не "азербайджанцев", а, например, "арранцев" или "ширванцев", то у руководства отдельно взятой "арранской" или "ширванской" социалистической нации отсутствовали бы основания для притязаний на "исторические азербайджанские земли": при таком раскладе им просто не за что было бы уцепиться. Однако соответствующее название социалистической нации – с учетом обживающего исторический Азербайджан пришлого и родственного тюркского населения – обусловило "иллюзию обоснованности" подобных притязаний и вписало эту иллюзию в контекст благородной идеи "воссоединения расколотой нации".

Таким образом, азербайджанизм объективно обрекался на паназербайджанизм, который стал советской разновидностью пантюркизма в том смысле, что также ориентировался на объединение земель с разрозненным тюркским и тюркоговорящим населением. Сколь-нибудь принципиальных отличий в понимании своей "исторической миссии" в подходах пантюркистов и паназербайджанистов не существовало. Первые провозглашали "братьями и соотечественниками" всех без исключения тюрков, вторые считали таковыми лишь тюрков-шиитов (региональных), называя их "азербайджанцами". В этом отношении паназербайджанизм являл собой макет пантюркизма (если последний ориентировался на Великий Туран от Уйгурии до Эгейского моря, то второй отрабатывал схему "Великого Азербайджана" от Тебриза до Дагестана).

Если в начале 20-х, в период утверждения советского строя в Гиляне, ничего миссионерского, кроме советизации региона и избавления угнетенных масс мусульманских трудящихся от социального гнета, не провозглашалось и тем более не говорилось о необходимости воссоединения единого народа, то к концу 30-х годов (с учреждением "азербайджанской нации") лозунг восстановления "исторической справедливости" стал доминирующим в заявлениях большевистского (и особенно азербайджанского) руководства.

В этой связи показательна напутственная речь лидера азербайджанских коммунистов Мирджафара Багирова перед отправкой агентуры в северные провинции Ирана: "…Если в нас осталась хоть капля азербайджанской крови, то мы должны добиться объединения когда-то насильно разделенного народа… Поэтому мы обратились к нашему руководителю, товарищу Сталину, с письмом, прося его помочь трудящимся Южного Азербайджана... <…> Меня вызвали в Москву и спросили, чего я хочу. Я ответил, что мы хотим помочь нашим братьям в Южном Азербайджане, вы должны нам это разрешить. Московские товарищи разрешили нам это… Если вы справитесь с этой задачей, то осуществите вековую мечту разделенного народа… Крупнейшие города Ирана – Казвин, Урмия, Миане, Марага, Тебриз, Ардебил, Салмас, Хой, Энзели и другие - были родиной наших предков. И если хотите знать правду, то и Тегеран – древний азербайджанский город".

В такой атмосфере и родился паназербайджанизм, тогда же началось наступление двух советских армий на Иран. В настоящее время проводником этой идеологии является руководство Азербайджанской Республики, более активно работающее на "армянском векторе". Республика Армения называется у паназербайджанцев "Западным Азербайджаном" (об этом, кстати, говорил еще Гейдар Алиев, посему и Ереван – "азербайджанский город"). Арис КАЗИНЯН, «Голос Армении»