Analitika.at.ua. Завтра исполнится 75 лет Армену Джигарханяну - всеобщему любимцу, главному армянину России, народному артисту СССР и проч. и проч. Джигарханян, Джиго - этим все сказано. Ни убавить ни прибавить. Его любят миллионы, даже те, кто не согласен с некоторыми его мыслями и заявлениями. Бывает... Великие без шероховатостей - нонсенс. «Новое время»предлагает наисвежайшее интервью артиста, опубликованное вчера в "Известиях”. Интервью очень искреннее и трогательное...

Иногда чудится, что у Джигарханяна, как у нежно любимых им кошек, девять жизней. Сначала молодой красавец, сказавший стране с легким акцентом: "Здравствуй, это я!” Потом многостаночник экрана ("Гораздо меньше на земле армян...”) и кумир театральной Москвы. Бывало, толпа поклонников несла его на руках от служебного подъезда "Маяковки” к дому в Староконюшенном. Наконец, худрук собственного маленького театра, внезапно порвавший с именитыми труппами...

Вот Джигарханян — плейбой. Что греха таить, о подвигах Армена Борисовича на любовном фронте ходят легенды. Говорят, романтическая история присутствует в его жизни и сегодня, но сам он на эту тему не распространяется...

Еще — Джигарханян, в 1987 году трагически потерявший 23-летнюю дочь Лену. Ни детей, ни внуков. Обожаемый сиамский кот Фил умер два года назад...

Есть Джигарханян последних лет, который по нескольку месяцев в году проводит в Далласе, штат Техас.

Есть и всегда будет Джигарханян — национальный герой Армении. Свидетельствую: по улицам Еревана его можно водить только под паранджой...

Неумолимые законы природы предъявили нам нового Джигарханяна — борца с тяжелыми недугами... Итого — восемь. Девятая жизнь у него еще впереди. Какой она будет, пыталась выяснить Елена Ямпольская.

— Во-первых, Армен Борисович, как вы себя чувствуете? А то слухи разные ходили — инфаркт, инсульт...

— Нормально. Инсульты, инфаркты прошли. Оказывается, ничего не надо бояться.

— Обычно люди, которые перенесли серьезную болезнь, дальше к любому недомоганию относятся панически...

— Значит, надо убить в себе эту панику.

— У вас ничего подобного не было?

— Было неоднократно. Я многого добивался через "нельзя”.

— А через "не могу”?

— "Не могу” — я не знаю такого. "Не могу” — это лукавство. В человеке огромная потенция заложена. Мы даже не подозреваем, насколько она велика.

— Во всяком случае выглядите вы жизнерадостно. Несколько лет назад у вас была идея фикс, что "земную жизнь пройдя до половины” — это 35 лет, семьдесят — "жизнь праведника”, а дальше — "пустыня”. Но вы не похожи на человека из пустыни.

— Золото мое!.. Вот так и будем жить.

— Помню, вы зарекались: если врачи запретят пить, завяжу, как с курением — раз и навсегда. Запретили?

— Нет! Вечером сажусь, выпиваю свой бокал виски, расслабляюсь. Мне попались хорошие врачи, они личности, и они меня не пугают. У меня был инсульт. Зафиксированный. Мне показали: вот здесь у вас в мозгу затемнение... Приходит время лететь в Америку. Я иду к своему доктору: так и так, можно я поеду? Он говорит: ничего страшного, поезжай. Сидя в самолете, ты лучше защищен, чем когда по улице идешь...

— Вы каких врачей предпочитаете? Армян?

— Евреев.

— Классика жанра... Ну что ж, поговорим теперь о делах. Зашла я на сайт вашего театра и недосчиталась многих знакомых названий.

— Да. Мы расстались.

— С половиной текущего репертуара?

— Многие спектакли потеряли свежесть. Уже нельзя смотреть. Знаешь, как кто-то говорил, "играют как хотят”. Потенция падает. Этот мужчина уже больше не хочет эту женщину. В таком состоянии не надо на сцену выходить, надо идти домой спать.

— Вы вообще не верите в театр без "хотения”, без обладания?

— Нет! Никогда не пойду даже смотреть такое — не то что участвовать. Без хотения нет искусства. Ницше сказал: "Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины”. Пятьдесят лет занимаюсь своим делом и до сих пор абсолютно не понимаю, что такое интеллектуальный театр.

— Чем собираетесь заполнять пустоты на афише?

— Хочу сделать "Театр времен Нерона и Сенеки”. Еще мы задумали "Да здравствует королева, виват!”, потому что у нас есть две замечательные актрисы. Клянусь, будет лучше, чем было когда-то.

— У вас ностальгия по "Маяковке” Гончарова?

— Это был хороший театр. Но ностальгии нет, надеюсь. Потому что это опасная вещь. Чувство направлено не в ту сторону. Не к тебе, не к зрителю, а назад.

— Кто будет ставить "Театр времен Нерона и Сенеки”?

— Ваш покорный слуга, знаменитый артист Армян Джа-вар-хар-нян.

— Значит, продолжаете заниматься сублимацией. Показываете другим актерам, как надо играть, вместо того чтобы самому выйти на сцену. Неужели мы никогда больше не увидим вас в театре?

— ...Вот я тебе говорю честно: я в бога не верю. Еще практичнее скажу — не нуждаюсь в нем. Дайте мне только здоровье, и я все сделаю. И на сцену выйду.

— Кто должен дать вам здоровье?

— Лекарства.

— Вы не верите в Бога, но верите в лекарства?

— Так я благодаря лекарствам снова стал человеком. И вообще — медицине. Вот мне поставили стенты в сердце — стало легче дышать. А бог что мне дал? Ничего не дал пока.

— Вам самому не страшно от этих слов?

— Не страшно. Я хочу только на себя надеяться. Я лежал в реанимации и понял: только сам могу себе помочь. Надо встать, дойти до туалета и вернуться назад. "Что вы делаете?! Вам же нельзя!” Все можно. У меня профессия такая — я должен заставить себя поверить в предлагаемые обстоятельства. Поверил — поднялся.

— Атеисту жить трудно.

— Я не атеист. Я абсолютно конкретный реалист.

— Но ведь человек без Бога одинок.

— Да, я один и знаю это. Я с этим справляюсь.

— Для вас был авторитетом покойный католикос всех армян Вазген. Как он реагировал на такие речи?

— Именно Вазген мне первым сказал: "Значит, ты в Нем не нуждаешься. Это от тебя зависит. Ты придумал свой мир и живи в нем”.

— Если здоровье будет, какую роль вы хотели бы сыграть?

— Мы заварили очень хорошую историю. Есть такая армянская сказка "Храбрый Назар”. Вот там бы я сыграл. Такого шизоида полного, что ты бы меня не узнала.

— О чем сказка?

— Лентяй, трус, м...к, извини. Лежит, не может заснуть — мухи мешают. Он начал их колотить и убил разом восемь мух. Пошел к священнику, говорит: запиши мой подвиг для потомков. Священник написал на тряпочке: "Да здравствует храбрый Назар, убивший сразу восемь существ!” Тот взял эту тряпочку, сделал из нее флаг, отправился в путь и такое впечатление на всех по дороге производил этой надписью, что в итоге стал царем. А жена его — бабища во-о-от с такой ж... — царицей.

— Что значит грамотный самопиар. Но этому Назару сколько лет?

— Гм-м... Неважно, сколько ему лет. Важно, какой он.

— Как раз Назара могли бы сыграть... (перечисляю фамилии актеров Театра Джигарханяна).

— Нет. Эти люди здесь больше ничего играть не будут.

— Почему?

— Одни меня продали, других я продал.

— Кому вас можно продать? Кто в состоянии вас купить?

— Я тебе пример приведу. Приехал парень из Ленинграда, актер. Я взял его в театр. Потом он начал пить. Я за руку водил его к наркологам, лечил. Выбил ему служебную квартиру. И вдруг из газет я узнаю, что этот артист играет в МХТ...

— Знаю, о ком вы говорите. Действительно, играет — причем очень хорошо. В программке он значится как актер вашего театра. И что тут криминального? У вас в репертуаре сейчас спектаклей мало, а актерам надо работать.

— (Крик его, думаю, слышен по соседству с театром, в МГУ.) Так скажи мне! Честно скажи!!! Вот Олег Яковлев в свое время пришел и сказал: "Армен Борисович, вы мой папа, я вас люблю, но у меня две семьи. Мне "Иванушки интернешнл” дают много денег”. Я сказал: "Конечно, Олеженька, иди. А когда захочешь — возвращайся”. Я — не придуманный человек, я очень натуральный. Но я ревнивый, и со мной опасно в игры играть. Этот — о ком мы говорим — заявление об уходе не подает, зарплату здесь получает. На сбор труппы не пришел, вместо него пришла жена с двумя детьми...

Все больше убеждаюсь: с русским театром не надо иметь дела. Это одно из главных моих разочарований в жизни. Русский театр — крепостной театр.

— Только театр?

— Про остальное я не буду говорить. Ты сама знаешь.

— Может, это просто снобизм, свойственный армянам, как и грузинам? "Вы, русские, были крепостными, а мы не были...”

— Я самый обыкновенный крепостной. У меня первым учителем был Армен Гулакян — очень мощный человек, я любил его и боялся. Я работал с Гончаровым — это был крепостной театр, и я был там счастлив. И к Марку Захарову я шел в крепостные с радостью — потому что он талантлив, у нас одна группа крови.

— Однако в итоге все крепостные заведения вы покинули.

— У меня появились мои дети, мои студенты из ВГИКа, которые хотели создать театр и которых я обязан был как-то пристроить. Гончаров нам репетировать в Театре Маяковского не позволил — ты знаешь эту историю, что я тебе рассказываю. И я ушел. Но ушел — прости, что сам о себе говорю — благородно. Ни один спектакль не остался бесхозным. И Гончарова я люблю до сих пор. Я не хотел сесть на его место, у меня не было желания командовать. Он мне сам предложил: "Будь заместителем художественного руководителя”. Я отказался. Мне этого не надо, я клоун.

— Последние пятнадцать лет вы не крепостной. Вы худрук, а следовательно — помещик.

— Все равно крепостной. У меня лежит список актеров, которые театру не нужны, а я не могу их уволить.

— Что значит — не нужны? По таланту?

— По таланту. По аллергической реакции.

— Вашей лично?

— Моей. Это я — Джигарханян. Вон там я на афише написан. Мне это дело доверили.

— Может, лучше не актеров увольнять, а самому уйти?

— Они этого и ждут. Только не учитывают, что, если я отдам театр, я уйду совсем. Берите власть, но тогда и за деньгами в банк идите сами. Я не пойду своим лицом вам деньги выбивать. А вам — не дадут.

— Уже пятнадцать лет — с момента появления вашего театра — я задаю один и тот же вопрос: зачем вам, Армен Борисович, эта нахлобучка?

— Я тебе скажу зачем. За эти годы восемь или даже девять женщин у нас в театре родили детей.

— Но они ведь не от вас рожали.

— От меня. Потому что они прожили здесь хорошую жизнь. Я им квартиры нашел. Я им гастроли организовывал. И сейчас еще продолжаю. Написал письмо Януковичу. Выхожу на контакт с Назарбаевым — мы с ним дружим, хочу, чтобы наш театр поехал на гастроли в Казахстан. Мне от этого прибыли никакой. Я в Казахстане уже гулял.

У меня комплекс отца, деда. Я должен кого-то любить, о ком-то заботиться.

— Родители прощают детям все...

— Я тоже прощаю многое. Но если наср...ли, надо гнать. Я их грудью кормил, а они меня предали. Мстить не буду, наверное. Знаешь, я одну твою фразу навсегда запомнил. Меня кто-то задел, я сказал: да как он смеет, да я его!.. А ты сказала: это что, Джигарханян будет воевать с каким-то, условно говоря, Петровым?

— Давайте поищем в вашей жизни "точку невозврата”. Что бы вы изменили, если бы могли вернуться в прошлое? Может, не следовало уезжать из Еревана?

— Нет. Я правильно сделал, что уехал.

— Ну, вот сейчас — осень. Вы холод с годами все хуже переносите.

— Если бы у меня был сносный английский язык, я переехал бы в Америку и жил там. Даже спектакли бы ставил. В Америке драматический театр очень слабый, а я хорошо знаю свою профессию.

— Сколько лет вы уже регулярно ездите в Америку?

— Десять.

— За десять лет язык не выучили?

— Чтобы ставить спектакли — нет.

— А если просто жить, ничего не делая? Денег не хватит?

— Во-первых. А во-вторых, сидеть одному — что делать? С ума сошел бы.

— Вы ребенком были билингвом? Двуязычным?

— Русский, армянский — да. Понимаю, на что ты намекаешь, но голова уже не та. Готов на сцену выходить и заикаться — вроде краска актерская, но даже на таком уровне не могу выучить.

— Почему вы готовы заикаться в Америке? Что вас там привлекает?

— Хорошая страна.

— Что означает для вас "хорошая страна”?

— Мне легко там с людьми.

— Вы могли бы представить себя в другой профессии? Если не актер, то кто?

— Нет. Это моя жизнь. Я люблю театр.

— Что там можно любить так долго и верно?

— "Чтобы не умереть от истины” — ради этого люблю.

— Вам не умереть или зрителю?

— И мне, и ему. И обманываться, и обманывать. Я знаю, что я армянский парень, но потом я мажу лицо гуталином и говорю: "Я Отелло”. Вот в чем для меня счастье этого учреждения. Этого занятия.

— Еще одна "точка невозврата” — простите за сугубо личный вопрос. Может, лет в шестьдесят вам стоило пережениться, родить ребенка, если по натуре своей вы прежде всего отец?

— Я хотел. Дочка погибла, я думал об этом, но меня отговорили, сказали, что это будет тяжело...

— Кто отговорил?

— Есть такие люди — отговаривальщики... Кроме того, чтобы дети родились, надо двум людям между собой договориться как минимум. Не договорились.

— В итоге свое нереализованное чадолюбие вы направили на театр. На людей, которых надо обеспечить квартирами и лечить от запоев.

— А что делать?

— Ограничивать чужое желание сесть вам на шею.

— Нет. Убежден, что ты такой же человек, как я. Теоретически ты мне советуешь, а начнется у тебя свое дело, ты будешь так же поступать.

— Кота у вас сейчас нет? После Фила не заводили больше?

— Нет. Заведу — значит, я его должен в Америку за собой возить. Сейчас он должен здесь, в кабинете, лежать — не оставишь ведь его одного.

— Но вы же Фила в "Маяковку” не таскали?

— Я бегал из театра домой, чтобы покормить его, побыть с ним... Нет, не рискну больше. С другим котом буду Фила вспоминать, страдать...

— Как вы планируете отмечать свой юбилей?

— Будет вечер у нас в театре 10 октября. Приедет Дживан Гаспарян, который на дудуке играет. Объявился мой друг еще с детства, Жан Татлян — придет, споет. Андрей Гаврилов, пианист, сыграет. И, если получится, мой дружок из театра "Лицедеи” Леня Лейкин все это будет вести.

— Вы, видимо, любите клоунов, если сами себя клоуном называете.

— Люблю. Цирк люблю. Хулиганство всякое, за зад ущипнуть...

— В этом году исполняется 35 лет фильму "Здравствуйте, я ваша тетя!”. Даже помыслить нельзя, чтобы сегодня сняли нечто подобное. Как вы думаете, почему в последние годы мы так бездарно, так пошло смеемся?

— Знаешь, мне очень нравится мысль Махатмы Ганди о том, что болезней нет — есть пороки человеческие, вызывающие болезнь. Не надо лечиться, надо исправляться.

— И мы, христиане, так считаем. Но вы уж больно хитро ответили на мой вопрос. То есть качество юмора — это не отдельная проблема, а часть нашего общего духовного состояния?

— Может быть. Не знаю. Вообще самое сильное слово, которое я сегодня знаю, — "не знаю”.

— Предположим, дадут вам к юбилею орден "За заслуги перед Отечеством” очередной степени...

— Не надо. Когда мне было шестьдесят, мне дали третью степень. А к семидесяти — четвертую. Мне даже советовали: когда пойдешь получать четвертую, третью надень и так приди в Кремль.

— Я, собственно, не об орденах речь веду. Скажите, на ваш собственный взгляд, какие у вас заслуги перед Россией?

— Никаких.

— Кокетничаете?

— Никогда! Во-первых, мне недоплатили. Я снялся в трехстах фильмах с лишним. Если это на нормальные гонорары перевести, хорошая сумма получится...

— Недоплатили всей стране, Армен Борисович. И сейчас многим недоплачивают.

— И что мне делать теперь?

— Я спрашивала, не про заслуги России перед вами, а про ваши перед ней.

— И у меня перед ней нет. Я выходил на сцену ради своего удовольствия. Любил женщин. Дочь любил. Кота своего. Я тебе рассказывал, как я ехал ночью за рулем, заснул...

— И вам приснился Фил, который прыгнул вам на грудь.

— Да. Просыпаюсь — оказы

вается, я на большой скорости еду по встречной полосе.

— И после этого вы не верите в Бога?

— При чем бог? Меня Фил спас. Он мой бог.

— Как можно любить творение больше, чем Творца?

— А кто творец? Я не знаю. Ты мне не ответишь никогда на этот вопрос: кто сотворил кошку? Кошка родилась от другой кошки. А что было в начале, мы с тобой не узнаем.

Ты не думай, что я несу такую фигню, потому что тяжело болен. Не настолько тяжело. Я ведь когда-то молился. Говорил: помоги мне. А потом я понял, что ни он ко мне, ни я к нему не имеем никакого отношения. Не надо мне помогать, я сам. Я все про себя знаю. Как мне дожать тебя, ее, его, зал — чтобы они описались от восторга...

— Кресла менять придется.

— Кресла поменяют. А я буду знать, что обладаю этой энергией. Или не обладаю, потому что с возрастом она уходит и надо ее беречь, а я вчера слишком много сил потратил на разговор с каким-нибудь помощником. Никто мне помочь не может, только я сам.

— А люди?

— Люди когда помогут, когда — нет.

— Значит, в людей вы тоже не верите?

— Только в себя! Как-то раз в самолете чувствую — не могу встать. Надо выходить, а я не могу. Что делать? Орать: "Помогите!”? Я сказал себе: вставай, Джигочка, вставай, мой мальчик, никто тебе не поможет, сам пойдешь. И пошел.

— А если однажды сил не хватит?

— Тогда умру. Я в реанимационном отделении видел одного известного артиста — он после инсульта на коляске ездил по коридору. Я спросил себя: смог бы я так жить? И честно ответил: нет. Я нашел бы в себе силы уйти. Потому что я много сладкого видел в жизни. На сцену выходил. А вы мне теперь говорите: ничего, так тоже можно — тихонечко, тихонечко и ближе к туалету... Есть прекрасная фраза: "Лечение не должно быть мучительнее болезни”. Я иногда думаю: зачем мы их насильно обратно вытаскиваем? Вот Наташу Гундареву мучили — зачем?..

Ты не бойся — я пока умирать не собираюсь. Когда соберусь, я тебя заранее предупрежу. Позвоню и скажу: "Елена, я умираю”. А сейчас мне жить хочется. Хочется виски свое допить, много чего еще...

— Храни вас Господь, Армен Борисович.

— И тебя, солнце мое.