Analitika.at.ua. Сегодня замечательный праздник: армянская столица - Ереван - отмечает 2794 год своего появления на арене мировой истории. Именно в качестве города, ведь его нынешняя территория и окрестности были заселены с незапамятных времен и жизнь здесь не прерывалась никогда

Новейшую историю Еревана можно отсчитывать с 13 октября 1827 года, когда русские войска под командованием генерала Ивана ПАСКЕВИЧА (на снимке; слева - старинные гравюры с изображением Эривани) после семидневного штурма взяли Ереванскую крепость, город у персов.

За взятие города генерал Паскевич получил графское достоинство с титулом Эриванский. Освобождение Ереванского ханства и его главного города было одной из главных целей русско-персидских войн 1804-1813 и 1827-1829 гг. Первая попытка не увенчалась успехом, зато вторая завершилась блестящим штурмом города и полной победой. Это была труднейшая задача, поскольку и Персия, и Турция не отказались от своих захватнических аппетитов в Закавказье. Их к тому же поддерживала и подзуживала Англия — она обучала их армии, щедро снабжала новейшим вооружением и боеприпасами. Вдохновленная Персия, нарушив Гюлистанский мирный договор 1813 года, в июле 1826-го начала новую войну против России, вторгнувшись в Закавказье 60-тысячной армией Аббаса-Мирзы... ...5 (17) сентября 1826 г. отряд Валериана Мадатова освободил город Елисаветполь (бывшая Гянджа), а спустя неделю Отдельный Кавказский корпус Паскевича разгромил основные силы персов и отбросил их за Аракс.

В мае 1827 г. русские войска начали наступление на эриванском направлении, заняли Эчмиадзин, блокировали Эривань, а затем овладели Нахичеванью и крепостью Аббасабад. В начале августа Аббас-Мирза, стремясь остановить дальнейшее наступление русских, вторгся в Эриванское ханство, 15 (27) августа осадил Эчмиадзин, но, понеся весьма ощутимое поражение от Афанасия Красовского у села Ошакан, отступил в Персию. К началу боя под Ошаканом персидская армия состояла из 30 тысяч человек, а в русском отряде насчитывалось не более 3 тысяч. Но несмотря на десятикратное численное превосходство персов, русские воины, в рядах которых также находились армянские и грузинские добровольцы, отбили ожесточенные атаки врага, героически прорвали кольцо окружения и дошли до осажденного Эчмиадзина. Первопрестольный святой центр всех армян был спасен от грабежа и разорения, а его малочисленный гарнизон, духовенство, местные жители и сотни больных солдат — от истребления.

Главные силы русских войск под командованием Паскевича 19 сентября (1 октября) без особого напряжения овладели крепостью Сардарабад, а 28 сентября (10 октября) вновь осадили Эривань. Крепость стояла на скалистом берегу реки Занги, имела двойные стены и ров с водой. После строительства осадных укреплений и бомбардировки крепости русское командование предложило персам капитулировать. "Персияне видя, с какою смелостью русские не только ночью, отражаемые ружейными и пушечными выстрелами, но и среди белого дня сапами приближались к гласису (насыпь перед рвом крепости — "НВ”)... приходили в неизъяснимую робость: гарнизон и жители просили Гассан-Хана скорее сдать крепость”. Однако хан в надежде отсидеться за крепостными стенами до прихода шахской армии отверг предложение о капитуляции.

Утром 1 (13) октября в Эривани вспыхнули волнения. 18-тысячное армянское население города решительно потребовало от Гассана сдать город. Вооружившись, горожане заняли крепостные стены. Как пишет один из участников боевых действий: "1-го октября со всех наших батарей почти еще не начинали стрелять, как вдруг по всей восточной стене, особенно на ее разрушенных частях, оказалось множество народа, и одни, махая белыми платками, другие шапками — все кричали, что крепость сдается; но между ними не было видно ни одного военного, даже Сарбаза. Эта нечаянность всех удивила и, разумеется, очень обрадовала. Некоторые из штаб- и обер-офицеров, бывших тогда в траншеях и в ложементе, увидя сие, тотчас подошли к гласису, и как могли, знаками объясняли стоящим на стенах, чтоб они, нисколько не опасаясь, перешли к нам. Персияне поняли, и охотно один за другим стали спускаться в ров, ...через несколько минут уже собралось их до 400 человек”. Вскоре персидский гарнизон отказался сражаться, и русские войска вступили в Эривань. Хан со своим войском сложили перед русскими оружие.

После этой победы передовой русский отряд генерала Эристова, перейдя Аракс, занял Тавриз, куда прибыл затем и Паскевич с основными силами. Персия запросила мира, но в связи с началом русско-турецкой войны 1828-1829 гг. переговоры затянулись; однако быстрое продвижение русских войск в Иран и занятие Урмии и Ардебиля заставили шаха принять все условия мира, который был заключен 10 (22) февраля 1828 г. в с.Туркманчай близ Тавриза.

Рапорт И.Ф.Паскевича

Николаю I о взятии Еревана

Эривань

Знамя Вашего Императорского Величества развевается на стенах эриванских. Ключи сей столько прославленной крепости, весь гарнизон ее, взятый в плен, вместе со всеми главными начальниками, самого Хасана-хана, который на этот раз не мог ни бежать, ни пробиться, завоеванные трофеи: 4 знамени, 37 пушек, 2 гаубицы, 9 мортир, до 50-ти фальконетов, наконец подданство и благодарность жителей, освобожденных нами от их мнимых защитников и свирепых утеснителей, — все сие спешу повергнуть ко всемилостивейшему воззрению вашему, государь. Войско Вашего Императорского Величества вновь увенчалось блеском победы.

Быстрое покорение Сардар-абада навело ужас на неприятеля, и сим должно было пользоваться.

23 сентября, как я уже имел счастие доносить, действующий корпус под моею командою прибыл на Зангу.

24-го во время обозрения неприятель открыл по нас огонь без малейшего вреда для осаждающих. В ночи на 25-е брошено в город несколько бомб из-за пригорка Мухаммед-тапе с восточной стороны, прежде еще начатия осадных работ.

Положено было атаку повести на юго-восточный угол крепости.

Хасан-хан, который с отчаяния сюда бросился, не смея показаться к шаху после неудачной обороны Сардар-абада, конечно, не придал храбрости Эриванскому гарнизону, и я, чтобы еще сильнее подействовать на осажденных, послал к ним прокламацию через людей, имевших способы туда проникнуть.

26-го, на Георгиевском холме, в 300 саженях, против восточной стены, сделана батарея на 6 батарейных орудий; справа оттуда, за уцелевшим строением, поставлены 4 мортиры. Покатость города от запада к востоку представляла необыкновенную удобность для метания бомб и гранат, и действие их каждый раз было на виду.

В ночь на 27-е сделана первая параллель и продольная батарея с правого фланга на 12, с левого на 6 орудий. Лунный свет, открытие неприятелем работающих, живая ружейная пальба ничто не остановило ни инженеров и пионеров, ни гвардейский баталион, бывший в прикрытии, ни работающих Ширванского, Кабардинского, 39-го Егерского и Севастопольского полков; работы шли успешно, от нас не отвечали ни одним выстрелом и в течение всей осады это хладнокровие в русском войске оставалось неизменным.

27-го с обоих наших батарей открыт огонь; в следующую ночь учреждена главная брешь-батарея для осадных орудий, в 150-ти саженях от разрушаемой стены; на левом фланге траншей-батарея на 2 мортиры.

28-го начала громить стены главная брешь-батарея, также и левая, которая притом вкось и вдоль обстреливала весь южный фас; правая верхняя батарея также вредила внутри крепости и по стенам и башням; зубцы обвалены, а амбразуры были испорчены; некоторые орудия неприятельские подбиты; к вечеру огонь его затих совершенно. Из мортир пущено довольно большое число бомб.

Переметчики из крепости объявляли, что гарнизон робеет, жители укоряют сарбазов и Хасан-хана в своей погибели, но он обещает им скорое наше отступление после краткодневной стрельбы и от Аббас-Мирзы близкую помощь.

29-го открыта построенная в ночь пред сим средняя брешь-батарея, которая в этот день совершенно разоружила юго-восточную угловую башню и смежную с ней куртину. Неприятелем также ночью были возобновлены некоторые амбразуры и им сделано несколько выстрелов гранатами и картечью, но меткостью наших орудий приведена в молчание.

В этот день я, убедившись из показаний многих Эриванских выходцев о колебании умов внутри города, предложил Хасан-хану сдать мне крепость под условием ему и гарнизону свободного выпуска и 6 часов на размышление, желая более всего пользоваться временем не под стенами одного города, а для быстрого и успешного продолжения кампании. Приняты меры, чтобы способом внутренних связей с жителями и сарбазами предложения мои сделались гласными. Опустошение было уже чрезвычайное: дома один за другим разрушались, пыль от развалин и дым от взрыва бомб густыми облаками носились над всею Эриванскою окрестностью.

В ночь на 30-е работы в траншеях продолжены с каждой стороны на 55 сажен летучею сапою. Неприятель открыл сильный ружейный огонь: наши батареи не умолкали, равно и кегорновы мортиры; также на Ираклиеву гору, за рекою, к западу, поставлены 7-го карабинерного полка баталион, 2 роты Херсонского полка и 6 легких орудий, которые с сей стороны много тревожили осажденных.

30-го неприятель вновь открыл пушечный огонь из возобновленных ночью амбразур, но вскоре затих действием батарей наших. Траншеи подвигались медленною сапою на 12 сажень. Работающие во весь день были под ружейным сильным огнем. Около половины дня на северо-восточной башне появились неприятельские мортиры, из которых пускали пятипудовые бомбы по главной батарее нашей; но наши мортиры заставили замолчать их.

В обед прибыл ко мне человек с письмом от Хасан-хана. Здесь, как и прежде, в Сардар-абаде, он нашел меня на главной батарее и мог на деле, более нежели на словах, оценить бесстрашие войск наших. Содержание письма было самое увертливое: согласие на сдачу, но с тем, чтобы прежде иметь на то мнение Аббас-Мирзы. Без посылок к Аббас-Мирзе и к кому бы то ни было, отвечал я письменно Хасан-хану, сдаться безусловно, тотчас, или узнает силу русского оружия. С этим ответом отпущен был посланный. Тогда же нашелся человек, который взялся за богатую ему обещанную награду доставить жителям от меня новую прокламацию и исполнил сие с успехом. Я велел усилить огонь со всех батарей; при том, если бы упорство неприятеля продолжилось, то до приступа, по усердному производству осады, недолго оставалось. Пролом разбиваемых куртин и фланкирующих их башен, наружной и внутренней, был уже весьма значителен. Ночью еще ближе подошли летучею сапою и наши туры были поставлены на краю рва. Во всю эту ночь огонь с обеих сторон был сильнейший; неприятель обсыпал работников картечью, пулями; им пущено множество ядер; но, наконец, превозмогла канонада наша со всех батарей и ружейный огонь второй параллели.

После обоюдной стрельбы 1 октября в 8 часов утра на восточной башне и восточной стене показались некоторые жители, махали белыми платками, а потом начали перебегать к траншеям, спускаясь по обрушенным частям вала. С южной стороны неприятель однако не переставал стрелять по нашим рабочим. Жители, сошедшие по приглашению некоторых наших офицеров, которые по первому знаку сдачи подскочили к самому краю рва, объявили, что все они и некоторая часть сарбазов решились нам передаться, но что прочие батальоны хотели защищаться до самой крайности.

Дежурный в траншее ген. Лаптев послал в сих обстоятельствах начальника траншеи полк. Гурко и командира Сводного гвардейского полка полк. Шилова с ближайшими 6 ротами гвардейского полка, которые немедленно бросились чрез брешь и заняли юго-восточную башню первой и второй стены и примыкающие к ней куртины. Рабочие от Севастопольского, 39-го егерского полков и пионерные роты с 2-я легкими орудиями быстрым движением пошли к северным воротам, дабы не дать неприятелю уйти чрез оные. Туда же прибыл генерал-лейтенант Красовский с частью его отряда. Ворота были еще завалены. Белов, аудитор, который по знанию языка думал вступить в переговоры с защищавшимися, пал мертвый, от фальконетного выстрела, последнею жертвою этого дня. Ворота сломаны; наши ворвались туда, и колебавшиеся два баталиона сарбазов бросили оружие и сдались военнопленными. Орудиями на стенах поспешно завладели наши, проникнувшие в брешь. О Хасан-хане известно было, что он, видя решительную волю старшин города сдаться и ропот в гарнизоне, с несколькими приверженцами пытался еще ночью спастись, но улицы из форштата были замкнуты нашею пехотою и кавалериею, а по ту сторону Занги кавалерийский отряд под командою генерал-майора Шабельского каждую ночь был посылаем, чтобы перехватывать бегущих и препятствовать переправе чрез реку. Видя себя отовсюду окруженным, он еще думал укрыться днем при общем смятении. Генерал-лейтенант гр. Сухтелен, взяв 2 роты сводного гвардейского полка, пошел в место его убежища, в мечети, близ сардарского дворца, обезоружил его и приставил к нему караул. Субхан-кули-хан, комендант крепости, открыт был поручиком Чевкиным в подземельи, где, переодетый, запасся пищею на несколько дней с намерением как-нибудь избегнуть от рук победителей; другие ханы и начальники, Касим-хан, командир баталиона хас (гвардейского лучшего войска Аббас-Мирзы), Джафар-Кули-хан Марандский, Али-Мердан-хан Тавризский, Аслан-хан Араклинский и Фетх-Али-хан, начальник литейной, все были захвачены в плен. Беспорядок, неизбежный при таких происшествиях, недолго продолжался; чрез два часа возобновлена тишина. Войска не запятнали себя никаким насильственным поступком, ни убийством бесполезным, и покорители Эривани, бодро идущие на всякую опасность, когда сия миновалась, явили в себе образец самой строгой подчиненности, кроткие и человеколюбивые покровители тех, которые прибегли под их защиту.

Потеря наша, по стечению многих счастливых случайностей, самая ничтожная. Знаменитая Эривань, которой приобретение, как полагали, должно было стоить потоков крови, пала пред победоносным русским оружием без великих пожертвований с нашей стороны. Теперь лезгины, дагестанцы и все мятежники в Кавказских горах приведены будут в трепет покорением города, вечного их убежища, где они находили помощь деньгами, оружием и всем коварством персидской политики. Слава ее в Турции и Персии неимоверна, но еще неимовернее покажется овладение ею по шестидневной осаде. 3000 человек военнопленного гарнизона уже мною отправятся в Грузию. Подробной сметы богатым хлебным запасам и военным снарядам и прочей добычи я еще не имею.

Всеподданнейше поздравляя Ваше Императорское Величество с сим новым торжеством, которое дает самый блестящий оборот персидской войне, повергаю моих храбрых сотрудников во всемилостивейшее воззрение ваше, особенно инженер-генерал-майора Трузсона и бессменного по траншеям дежурного полковника Гурко, начальника артиллерии генерал-майора Унтилье и под ним командовавшего брешь-батареею полковника Гилленшмидта, подполковника Бухарина, штаб-капитана Кузнецова, командовавшего кессель-батареею гвардии штаб-капитана Философова, демонтир-батареею на Георгиевском кургане капитана Соболева и такою же на левом фланге капитана Цебрикова. Днем и ночью работами заведывали полковники Евриенов, Литов и подполковник Шевцов. С сим посылается мною поручик Бухмайер, офицер того рода войск, который наиболее понес трудов и способствовал с успехом при обеих осадах. Всем прочим по степени их отличия буду иметь счастие представить вслед за сим подробнейший список. Они стоют награды и милости великого государя.

Победы здесь покупаются целыми месяцами бесплодного ожидания, скучного бездействия, желания настигнуть неприятеля и невозможности найти его иначе, как огражденного крепкими стенами. Мужество, презрение опасности свойственно всякому русскому; но труды походные, уныние, которое наводят здешние степи, отсутствие всякого разнообразия и удовольствия, изнурение от климата едва могут быть достойно признаны теми, которые сами не испытали их”. Елена Шуваева-Петросян, Новое Время