Analitika.at.ua. 22 июля 2010 года Международный суд ООН рассмотрел вопрос о соответствии международному праву односторонней декларации о признании независимости бывшего сербского автономного края Косово. По итогам рассмотрения было принято решение считать действия косовских властей от 17 февраля 2008 года (именно в этот день косовские власти провозгласили свою независимость) соответствующими международному праву.

Уже на следующий день печатные и электронные СМИ запестрели сообщениями о том, что Международный суд признал независимость Косово и тем самым юридически благословил этнический сепаратизм во всем мире. Как и ожидалось, лидеры де-факто государств и сепаратистских движений всего мира приветствовали вердикт судебной инстанции ООН, в то время как страны, испытывающие проблемы с обеспечением территориальной целостности, поспешили выразить свое несогласие с ним. При этом, как это часто бывает, политики (вне зависимости от взглядов, которые они выражают) упустили многочисленные нюансы, имеющие для эксперта принципиальное значение. Впрочем, по-иному и быть не могло. В задачи политика не входят объективное изображение действительности и ее всесторонний анализ. Между тем, однозначные и упрощенные заключения действующих государственных деятелей по сложным и запутанным политико-правовым вопросам нередко приводят к формированию не вполне адекватных представлений о том или ином предмете. Так случилось и с вердиктом Международного суда ООН, который был представлен едва ли не как санкция на сецессию во всем мире. Однако 22 июля судебная инстанция ООН не обсуждала законность или незаконность этнополитической сецессии, или права наций на самоопределение, как принцип. Речь шла об одном-единственном формально-юридическом акте – решении косовского парламента, согласно которому Косово было провозглашено республикой, светским и полиэтничным государством. В соответствии с положениями Статута о Международном суде, он может давать ответ на вопрос о том, в какой мере внутригосударственный формально-правовой акт соответствует международному праву. Сам по себе Статут, естественно, не дает ответа на вопрос о том, работает ли такое право в реальной жизни или является простым сводом норм. При этом суд не интересуют политические мотивы, стоящие за самим запросом, а также политические последствия, которые может иметь его мнение. Суд имеет юрисдикцию «давать рекомендательное мнение по поступившему запросу». В июле нынешнего года ооновская судебная инстанция на вопрос о том, соответствует ли решение косовского парламента от 17 февраля 2008 года международному праву, дала утвердительный ответ.

Поможет ли это окончательному прояснению статуса бывшего сербского края? Сомнительно. На сегодняшний день Косово в качестве независимого государства признали 69 стран-членов ООН из 192. При этом независимость Косово не признается ООН в целом, поскольку два постоянных члена Совета Безопасности этой организации (Россия и КНР) выступают категорически против одностороннего самоопределения бывшего автономного края в составе Сербии, а без их рекомендации вопрос невозможно поставить в повестку дня Генеральной Ассамблеи, которая и решает вопрос о приеме страны в свои ряды. Согласно же Конституции Сербии, Косово является неотъемлемой частью этого государства (входит в ее состав как «Автономный край Косово и Метохия»). Даже западный мир не имеет консенсуса относительно признания бывшего автономного края Сербии в качестве независимого образования - это 5 стран - членов ЕС (Испания, Греция, Румыния, Кипр и Словакия). Заметим также, что 4 страны из этого списка входят также в НАТО. Вердикт Международного суда ООН от 22 июля не привел к всплеску признания Косово, равно, как и к отказу от него. На момент подготовки статьи последним по времени государством, признавшим Косово, стало африканское государство Сомали (19 мая 2010 года), состоятельность которого вызывает большие сомнения.

Впрочем, проблема динамики признания – далеко не единственный вопрос, поднятый решением Международного суда ООН. Хочется понять, насколько вообще полезны правовые рекомендации, дающиеся на основе рассмотрения одного юридического документа. Конечно же, в Декларации косовского парламента от 17 февраля 2008 года были записаны правильные слова о демократии, правах человека и гражданина, защите этнических меньшинств. Но отменяет ли это тот факт, что во главе косовского правительства находится Хашим Тачи, бывший полевой командир по кличке «Змей», а сама независимость экс-сербской автономии завоевана не путем компромисса, а с помощью внешнего вмешательства и подавления этнических меньшинств? И если нет, то встает со всей неизбежностью следующий вопрос: что для новой государственности важнее: записанные декларации или политическая реальность?

Но значение решения от 22 июля 2010 года выходит далеко за рамки юриспруденции. Для политического аналитика важно понять, насколько «косовский казус» продолжает оставаться политическим оружием, которое можно использовать для успешной сецессии? На первый взгляд, по вопросу о возможном использовании «прецедента Косово» непризнанными республиками на территории бывшего СССР сказано все или почти все. Вместе с тем, если оставить в стороне эмоции (по поводу усиления России в СНГ вследствие признания Москвой Абхазии и Южной Осетии, а также по поводу «косовского оружия» Кремля, нацеленного против интересов США и ЕС), то можно прийти к следующему выводу. Самоопределение бывшего автономного края в составе Сербии не имеет решающего значения при определении будущего постсоветских непризнанных республик. Сегодня политические амбиции абхазских, карабахских, осетинских или приднестровских лидеров принято рассматривать в контексте развития косовской ситуации. Создается ощущение, что все они только и ждали (и продолжают ждать) сигналов из Приштины, чтобы скопировать поведение лидеров косоваров. Между тем, принципиальные шаги к самоопределению были сделаны ими задолго до того, как Косово попало в фокус мировой политики.

Приднестровье провозгласило свою независимость от Молдовы в 1990 году. То же самое (и почти в то же время) сделала Южная Осетия. Карабах сделал это в сентябре 1991 года. В декабре того же года там был проведен референдум по данному вопросу. Таким образом, три из четырех непризнанных республик заявили о своих претензиях на национальный суверенитет еще во времена существования СССР (когда РФ как отдельной страны еще не существовало). Абхазия добилась де-факто суверенитета от Грузии после вооруженного конфликта с Тбилиси в 1992-1993 гг. В это время Косово никак не влияло на это самоопределение (поскольку тогда ситуация там рассматривалась в общеюгославском или сербском контексте, в крайнем случае общебалканском, но не мировом).

Между тем, для такого поведения автономных образований (входивших в состав союзных республик) были не только политические предпосылки, но и правовые основания. 3 апреля 1990 года был ратифицирован Закон СССР «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР». Статья 3 данного закона недвусмысленно гласила: «В союзной республике, имеющей в своем составе автономные республики, автономные области и автономные округа, референдум проводится отдельно по каждой автономии. За народами автономных республик и автономных образований сохраняется право на самостоятельное решение вопроса о пребывании в Союзе ССР или в выходящей союзной республике, а также на постановку вопроса о своем государственно-правовом статусе». На схожих политико-правовых принципах базировался и принятый 26 апреля 1990 года Закон СССР «О разграничении полномочий между Союзом ССР и субъектами федерации», который фактически выравнивал статус автономных республик до уровня субъекта союзной федерации, а вхождение автономий в состав союзных республик (включая и РСФСР) предусматривал лишь «на основе свободного самоопределения народов» . Однако вся эта правовая база, разработанная и принятая в период последних лет СССР, не была принята во внимание при утверждении границ новых независимых государств, возникших при распаде Советского Союза. Не произошло признания новых независимых государств постсоветского пространства до их вступления в ООН в «редуцированном виде». Не было и предоставления для них «отложенного статуса» до урегулирования возникших этнополитических и гражданских конфликтов. Сработала политическая целесообразность, боязнь эффекта мультипликации этнополитического самоопределения.

Как бы то ни было, а за годы своего де-факто суверенитета каждое из этих образований провело по несколько избирательных циклов, создало свои государственные (хотя и не признанные миром структуры власти), даже пережило процесс смены руководства. При этом далеко не всегда эти образования играли роль «марионеток Москвы». Достаточно вспомнить хотя бы споры между Абхазией и руководством РФ по поводу президентских выборов 2004 года в этой непризнанной республике или разногласия между Тирасполем и Москвой относительно судьбы 14-й армии. Да и НКР за период своего существования далеко не всегда напоминала обычный марз Армении. Вспомним хотя бы ситуацию, когда внутри Армении была запрещена партия «Дашнакцутюн», а в НКР дашнаки занимали лидирующие позиции во власти. Что же касается самой России, то она «скопировала» косовские подходы Запада лишь тогда, когда старый, сформированный в 1990-е гг. статус-кво в двух кавказских горячих точках был полностью разрушен, а в новых условиях российское военно-политическое присутствие в них было поставлено под вопрос. И ответственность Тбилиси за это никак не меньшая, чем Москвы. Заметим, что до августа 2008 года в Грузии, а после него в Карабахе, Приднестровье, в Крыму или в ходе киргизского кризиса-2010 Москва не ставила под сомнение существующие межгосударственные границы. И, напротив, стремилась к сохранению там, где это возможно, «замороженной стабильности». Если в чем Москва и повторила Запад, так это в риторике. Разговоры об Абхазии и Южной Осетии как об «уникальных случаях» стали общим местом в выступлениях российских официальных лиц. Москва в гораздо большей степени опасается новых вызовов, которые может повлечь за собой мультипликация косовского опыта. Именно поэтому российский «ревизионизм» и проявился лишь точечно. Признавая независимость двух бывших автономий Грузии, она не могла не понимать, что идет на определенный риск. Особенно учитывая полиэтничный характер современной РФ.

Таким образом, Косово нужно Абхазии или Карабаху в первую очередь, как инструмент для международной легитимации своих амбиций. Если угодно, это паттерн для оправдания своих действий десяти – пятнадцатилетней давности. Внутренняя ситуация там, а также динамика сербско-албанских отношений малоинтересны лидерам непризнанных республик Евразии. Существовало бы Косово или бы его не было вовсе, борьба абхазских или осетинских лидеров против Грузии, а карабахских армян против Азербайджана продолжалась бы. Для этого есть свои региональные предпосылки, никак не связанные с самоопределением экс-сербской автономии. России же Косово выгодно, как идеологический инструмент, с помощью которого можно упрекать оппонентов в двойных стандартах. Много лет мы в разных вариациях слышали фразу «Казус Косово уникален». Сегодня пришло время сказать: «Казусы непризнанных республик бывшего СССР уникальны». Каждый по-своему. Они не сводимы к единой формуле и лишь опосредованно зависят от динамики на Балканах. Сергей Маркедонов, noev-kovcheg.ru