Analitika.at.ua. Представляем фрагмент из книги воспоминаний известного украинского политолога, члена Гуманитарного совета при президенте Украины, Михаила Белецкого. Книга готовится к изданию, автор любезно предоставил некоторые фрагменты для аудитории Analitika.at.ua. Отметим, что рассказывается о событиях, которые происходили в середине 20-го века.

Походы

Вокруг Еревана: характер местности

Рассказ о больших и малых походах этого периода моей жизни нужно начать, конечно, с походов (может быть, лучше сказать «прогулок») по Армении.

Я не зря назвал их прогулками – уж больно они отличались от воскресных походов в моём, московском студенческом понимании, о которых здесь никто и не слыхивал. Да и невозможен был наш подмосковный туризм в окрестностях Еревана (то есть, в местах, куда из Еревана можно добраться в пределах полутора-двух часов). Совсем другой характер местности, непохожий на Подмосковье. Непохож он был и на Северный Кавказ, разве что несколько напоминал Памиро-Алай своей суровостью, но без его гор и его масштабов. Бесконечная холмистая местность, почти без растительности. Здесь почти нет пеших троп, да и любых транспортных артерий, кроме нескольких шоссейных дорог, ведущих из Еревана. И при этом в суровых выжженных солнцем холмах есть своеобразная красота, известная нам по полотнам Сарьяна, да и других армянских художников. Впрочем, должен поправиться. Есть и в этих окрестностях места, покрытые зеленью, которые можно назвать живописными в привычном для нас понимании слова, – Цахкадзор или ущелье Азата в районе Гарни. Только здесь, среди суровых залитых солнцем холмов, они выглядят как исключение, подтверждающее общее правило.

Сегодня я с грустью думаю о том, что так и не осуществил своей мечты – пройти по Армении полноценным походом, по нашим университетским стандартам, хотя бы недели на две, по лесам и горным тропам. А ведь строил планы, списывался с Димой Поспеловым. Да не получилось, помешали другие планы, прежде всего – Памиро-Алай. Так что успел повидать только такие места, куда можно было съездить в выходной. Напомню, что в те годы «трудящиеся» (забытое советское слово) имели один выходной в неделю, что сильно снижало возможности моих поездок. Ну, иногда ещё полдня удавалось выцыганить у начальства.

О самых доступных и привычных местах я уже писал. Теперь расскажу о некоторых других – тех, о которых сколько-нибудь помню.

Арагац

Уже в первые месяцы моей и моих товарищей жизни в Ереване наше внимание не могла не привлечь единственная расположенная в его окрестностях, километрах в 50, вершина – Арагац. Точнее об Арагаце нужно бы говорить как о небольшом горном массиве, включающем несколько вершин, самая высокая из которых поднимается на 4095 м – для Кавказа вполне приличная высота. Все или почти все они представляют интерес для альпинистов.

На вершину 3900 мы с товарищами взошли весной 57-го. Выехали мы ввосьмером, из перечисленных в предыдущих главах были Костя Каспаров (руководитель группы), Эдик Стоцкий и я. Правда, Эдик на вершину не поднимался, уж больно он был далёк от спорта. Всего же поднялись пятеро, из которых трое имели альпинистскую квалификацию.

Особенностью этого восхождения была его краткость – вот что значит жить рядом с горой. Вот расклад времени, восстановленный по моим записям.

Выезд из Еревана в субботу в середине дня. Как-никак, рабочий день, спасибо, что Институт отпустил нас раньше, да ещё и дал машину.

17:30 – прибытие в деревню Казнафар.

2 часа движения.

19:30 – остановка на ночлег. Рядом уже снег.

Воскресенье, 5:30 – подъём.

6:20 – выход.

10:40 – вершина.

11:00 – начало спуска. Вспоминается, как перед базовым лагерем, где оставшаяся тройка ждала «штурмовую группу», мы рвали для них букеты цветов – такова традиция.

К вечеру вернулись в Казнафар и оттуда уехали в Ереван на попутной машине.

В целом это было обычное альпинистское восхождение: снег, камни. Правда, совсем безопасное: ни трещин, ни крутых скал. Зато много труда (на альпинистском жаргоне – «ишачки»). Нам приходилось совсем трудно ещё и потому, что шли без всякой акклиматизации, – обычно полагается несколько дней привыкать к высоте, а здесь сразу с тысячи метров (высота Еревана) на четыре. Так что не хватало дыхания, глаза лезли на лоб. И шли-то всего один день, а обгорели напрочь, полезли губы и носы – вот оно, горное солнце с непривычки.

Костя квалифицировал вершину как 2А (то есть, по 10-балльной шкале 3-я снизу по сложности). Здесь он, пожалуй, преувеличил, но, во всяком случае, вполне серьёзная вершина, на такие и водят в альплагере для получения значка «Альпинист СССР».

На Арагаце мне довелось побывать ещё несколько раз. Один из них (в октябре 60-го) заслуживает упоминания в связи с публикацией в республиканской комсомольской газете: «Этим восхождением решено было ознаменовать 40-ую годовщину Советской Армении… След в след инструктору идёт спортсмен-перворазрядник Михаил Белецкий. В руках у него бюст Владимира Ильича Ленина». В последних двух фразах всё враньё. Никогда я не был перворазрядником по альпинизму, а в то время не добрался и до второго разряда. Что же до бюста Ленина, то трудно представить более идиотскую картину, чем альпинист, поднимающийся на вершину с бюстом в руках. Бюст полагалось установить на вершине, и его, действительно, кто-то нёс, но не я, и не в руках, а в рюкзаке. Я же был упомянут, скорее всего, в качестве русского человека в компании в порядке «дружбы народов». Сами же восхождения и прочие полезные мероприятия в честь бесчисленных юбилеев были хорошей традицией. Тут уж общественные организации торопились создавать нам условия, и мы этим пользовались.

Ещё я побывал не на самом Арагаце, а на подходах к нему зимой, значительно позже. Я был с группой довольно крепких армянских ребят постарше меня. Почти день мы поднимались к Бюраканской обсерватории (1500 м), чтобы потом скатиться от неё на лыжах. Нам предстоял отнюдь не слалом, а всего лишь относительно пологий спуск по дороге, вернее, по её покрытой снегом обочине – настолько простой, что и я, никакой не горнолыжник (и так никогда этому и не научившийся) не видел для себя трудностей и предвкушал удовольствие. Да и шли мы ни на каких не горных, а на обычных широких туристских лыжах. И надо же, что на первой же сотне метров спуска одна из моих лыж сломалась. Один из моих спутников, мне почти незнакомый, сжалившись надо мной, предложил интересный выход: я поставил лишнюю ногу на его лыжу, мы взялись за руки и так спускались вдвоём на трёх лыжах. Как ни странно, мы не так много падали, и получалось даже довольно быстро. Нельзя сказать, чтобы такой спуск доставлял удовольствие, но всё же куда лучше, чем идти вниз пешком. Но это мне было лучше, а мой спутник, помогая незнакомому человеку, лишил себя удовольствия хорошенько скатиться с горы, ради которого сюда и шёл. Через много лет вспоминаю его с благодарностью.

Молокане и гостеприимный крестьянин

Из коротких прогулок по Армении мне особенно запомнилась одна – в северных окрестностях Севана. Шли мы вдвоём с Робертом, недавно приехавшим российским армянином. В субботу ушли с работы пораньше, так что ранним вечером добрались до Севана. А от озера пошли налево от шоссейной дороги, вверх, вверх, пока не добрались до молоканской деревни Семёновка. Впечатление от неё было яркое – как будто попал в Россию на добрую сотню лет назад. Добротные деревянные избы. Мужики с бородами лопатой в рубахах старинного покроя, степенные, не суетливые. Такие же старинные бабы. Как будто здесь никогда и не было советской власти. (Вот не помню, как у них было с колхозами.) Нас охотно приютили в одной избе. Простая еда. Перед едой молитва. В доме на видном месте – Библия. (Судя по всему, так было в каждом доме.) Мы на это смотрели, как обалдевшие. Попросили разрешения полистать Библию – я её держал в руках впервые, как-никак, почти запрещённая литература. Старинное синодальное издание (а какое могло быть ещё?). Мы предприняли робкую попытку интервью на религиозные темы. Хотелось понять веру хозяев, для нас это было за семью печатями, да как расспросишь?

Утром вышли пораньше и спустились к шоссе у Семёновского перевала. Но спускаться с него к Дилижану не стали, а поднимались вверх по тропе, перпендикулярной шоссе. Вокруг та же сухая и суровая армянская земля, растительности почти нет, всё выжжено, камни. Потом спустились в заповедник, здесь уже веселее, деревья, красивое озеро Парзгёл, которое и было одной из целей нашего путешествия. Под вечер вышли к большой старинной деревне Гош. Мы стояли на пригорке прямо над ней и размышляли, что делать дальше – идти по деревне или обойти. И как отсюда добираться домой? В это время из дома внизу под нами вышел человек, посмотрел в нашу сторону, увидел нас и призывно замахал руками – дескать, заходите. Тут уж нам не оставалось выбора, нельзя же обидеть хозяина дома. Мы обменялись первыми приветствиями, и выяснилось, что старый крестьянин совсем не знает русского языка. Относительно моего знания армянского говорить не приходится, но и Роберт знал его не многим лучше меня. В общем, объяснялись мы на смешанном русско-армянском языке и знаками. Старик ввёл нас в свой дом, усадил за стол, достал нехитрые припасы: лаваш, сыр, виноград, домашнее вино. И каким-то образом мы всё же объяснялись. А когда кончили трапезу, он сказал слова, смысл которых я запомнил на всю жизнь: «Я сначала принял вас за шпионов и хотел звать начальство. Но теперь вы ели со мной хлеб, пили вино, и мне нет дела до того, кто вы такие. Оставайтесь в моём доме и ни о чём не беспокойтесь». То есть, судя по всему, нам так и не удалось убедить его, что мы не шпионы, но для него мы прежде всего были гости, и на нас распространялся закон гостеприимства. Он усиленно уговаривал нас заночевать, возвращаться в Ереван было уже поздно, и мы остались. Утром осмотрели старинную, отмеченную во всех путеводителях церковь, дождались попутки, добрались на ней до Севана, а в Ереване оказались далеко за полдень. Володя Григорян устроил мне изрядную взбучку: «Где это вас носило? Не могли сюда позвонить? Александрян пол-Армении на ноги поднял!»

За аметистами

Ещё одна поездка была любопытной по другой причине – мы отправились добывать «драгоценные камни». Костя Каспаров откуда-то узнал, что где-то под Дилижаном ведутся раскопки аметистов и агатов, практически не охраняемые. В ближайшее воскресенье мы поехали туда небольшой группой и убедились, что это чистая правда. Мы увидели сравнительно неглубокие песчаные траншеи. Стоило немного порыться в песке, и выходишь на жилу аметиста толщиной сантиметров в 12. Когда отбиваешь кусок, он легко разделяется на две части, на каждой с одной стороны тонкая каменная кожура, а с другой – кристаллы, меняющие цвет от белого к фиолетовому; кристаллическими сторонами эти две части и примыкали друг к другу. Высказывалось предположение, что это некачественные аметисты, потому их так и оставили, – не знаю. Там же легко было найти и агаты, формой и размерами напоминающие яйцо. Каждый из нас набрал по небольшому рюкзачку этих драгоценностей. Я долгие годы дарил их друзьям и знакомым, пока на моей полке не остался последний аметист.

Новая компания

С течением времени состав моих спутников менялся. Многие из коллег по Институту покинули Ереван, а взамен появились другие. Я как-то прибился к туристско-альпинистской группе ребят и девушек из Политехнического института, возглавляемой крепким и энергичным Валерой Мелконяном. Как раз с ними я и поднимался на Арагац «с бюстом Ленина в руках». С несколькими ребят из этой группы мне довелось подняться ещё на одну «настоящую» гору Армении – Капутджух (3906) в Зангезуре, добираться до которой пришлось довольно долго: поездом до Кафана, потом машиной, потом ногами. Запомнились мне эти места своей красотой: ставишь палатку на зелёной поляне, бежит горный ручей, а со всех сторон горы. И сразу над тобой нависает и хорошо просматривается нечто огромное, вверху покрытое снегом. Потом я потерял этих ребят, и только недавно снова возникла одна из них – Асмик Григорян.

Зангезур

В Зангезуре мне довелось побывать ещё однажды, уже в те годы, когда я снова жил в Москве. Я приехал в Ереван на очередную конференцию по машинному переводу вместе с большой группой коллег из других городов, в большинстве своём заядлых туристов (в числе их, конечно, были и Игорь Мельчук, и Оля Кулагина, и Гера Цейтин), и вот среди нас возникла идея добраться до Зангезура, такого интересного района, о котором много слышали, а видеть не приходилось. Даже и я, прожив пять лет в Армении и немало походив по ней, его в общем-то не повидал – подъём на Капутджух не в счёт, в тот раз, кроме самой этой горы, мы больше ничего и не видели. Услышав о нашем горячем желании, в организацию похода активно включился Тэд Тер-Микаэлян, род которого как будто бы и шёл из Зангезура, так что, по здешним представлениям, мы оказались как бы его гостями.

Добираться до Зангезура было не так-то просто. Казалось бы, Армения – маленькая страна, всё рядом, от Еревана до Гориса, сердца Зангезура, меньше 200 километров. А вот добираться до него поездом, потом машинами заняло бы около суток. Оставалось лететь, а это тоже непросто – самолёты летают нерегулярно из-за капризов погоды. Но вот, наконец, мы на борту крохотного кукурузника, который минут через сорок приземлился в Горисе. Оттуда мы идём в Татев, в окрестностях которого и живут родственники Тэда. Места фантастические, вокруг «каменный лес» – причудливые скульптуры из выветренного песчаника: тянущиеся вверх «пальцы», на которых зачастую лежат более плотные камни, складываясь вместе с ними в огромные «грибы». Но больше всего поражает чудо природы – Чёртов мост, Сатанаи камурдж. Это трудно себе представить. Идёшь по относительно плоскому плато, вокруг те же изваяния, слева в нескольких сотнях метров щель, внутри которой угадывается река, слышен её шум, но ты её не видишь. И вдруг дорога сворачивает прямо к этой щели, и ты ахаешь. Река Воротан глубоко под тобой, метров, наверное, на 200, ревёт и бурлит со страшной силой. Другой берег совсем рядом, метрах в двадцати. А между двумя берегами – естественный мост, базальтовое (или подобное ему) образование. Такое впечатлении что кто-то – упомянутый сатана, что ли? – специально расплавил неизвестно откуда взявшийся базальт. Мост узкий, и идти по нему страшновато – могу подтвердить, хоть мне не свойственна боязнь высоты.

У родственников Тэда нас ждал армянский приём – накрытый стол, шашлыки, вино. Разместили нас – человек десять, если не больше, – в гостевой комнате, то есть специально предназначенной для размещения приехавших гостей. Разложили матрацы, каждому постелили постель. Но постелили на полу, что дало Тэду повод возмущаться бедностью, до которой довела советская власть: как же так, его родственники, такие почтенные люди, а не могут себе позволить как следует принять несколько десятков гостей, кормить и поить их неделю, уложить в кровати и так далее.

На следующий день нас ждало ещё оно интересное впечатление: Хндзореск – город пещерных домов. С незапамятных времён люди здесь не строили домов, а выбивали пещеры в скалах из песчаника и в них жили. Продолжали так жить и во время нашей поездки – правда, теперь уже большая часть населения жила в обычных домах. И вот идёшь и видишь: скала, а в ней двери и окна, из дверей выходят люди. Жаль, так и не довелось побывать в этих жилищах.

Не буду рассказывать здесь о других местах Армении, где довелось побывать, например, о замечательной красоты храмах Санаин и Ахпат – первый из них я потом узнал у Параджанова в «Цвете граната». Нужно бы, да слов не хватает, и память слаба.

Из Баку в Ереван. Карабах

В Баку я несколько неприкаянно походил по городу, прогулялся по набережной, поражаясь покрывающим море пятнам нефти. К вечеру возникла проблема ночлега, и я решил её, договорившись за мизерную плату со сторожем стоявшего на причале маленького судёнышка. Какой-либо постели мне при этом не полагалось, и я устроился на скамье, завернувшись в штормовку.

Добираться до Еревана решил попутными машинами – главным образом, для того, чтобы увидеть незнакомый мне Азербайджан. И, признаюсь, почувствовал себя в нём неуютно. Полная противоположность тому, что было в Армении и в Грузии – там всегда было легко, чувствовалось дружелюбие окружающих, и каждому хотелось по-дружески улыбнуться в ответ. В Азербайджане ничего подобного не было. Возможно, это моя личная установка, но подобные оценки я встречал и у других. В одном из промежуточных пунктов зашёл в чайхану. Там было с десяток мрачных мужчин рабочего вида, все посмотрели на меня, и никто не улыбнулся. Не улыбались они и друг другу, сидели и молча пили чай. Я взял стакан чая, кстати сказать, очень вкусного, и маленький кусочек рафинада с блюдечка. Отметил про себя: совсем не узбекская чайхана, здесь нет ни больших круглых чайников, ни чашек. На меня продолжали посматривать, и во взглядах я уловил отчуждённость. Задерживаться здесь не хотелось, я быстро допил свой стакан и вышел.

Поздним вечером приехал в Степанакерт – столицу Нагорного Карабаха, района, имя которого сегодня известно каждому. Уехал из него автобусом ранним утром, так что увидел немного, но не проходило ощущение какой-то тревоги. Может быть, его вызывала память о событиях в начале века, когда рядом, в Шуше, было вырезано всё армянское население. Много позже описание подобного настроения я встретил у Мандельштама:

«Так в Нагорном Карабахе,

В хищном городе Шуше

Я изведал эти страхи,

Соприродные душе.

Сорок тысяч мёртвых окон

Там видны со всех сторон,

И труда бездушный кокон

На горах похоронён.»

За пять лет моей жизни в Ереване я побывал ещё в одном байдарочном походе и два раза – в альплагерях. В лагерях существенно новых впечатлений не было, так что о них можно не рассказывать. А о байдарках расскажу в другом месте.