Analitika.at.ua. Вот уже на протяжении многих лет британский журналист Томас де Ваал (ныне - старший научный сотрудник вашингтонского фонда Карнеги за международный мир) прорабатывает один и тот же тезис, ориентированный на нивелирование цивилизационного различия между армянами и азербайджанцами. В этом своем предприятии он не брезгует подтасовывать факты, представлять разрозненные племенные союзы закавказских шиитов в качестве "азербайджанцев" позапрошлого столетия, а "карабахских армян" обособлять от "армян армянских".

В книге "Черный сад. Армения и Азербайджан между миром и войной" автор преподносит население Нагорного Карабаха едва ли не в качестве отдельной этнокультурной единицы, в некоторых случаях - противопоставляет самим армянам. Не будем строить догадки относительно степени предвзятости подобного подхода, очевидно другое - соблазн использовать популярный в ориенталистской литературе принцип подразделения этносов в зависимости от рельефных особенностей (например, "памирские народы" и собственно "таджики").

Томас де Ваал пишет: "Эти армяне сильно отличались от армян из Армении. Карабахские армяне - горцы, славящиеся своим гостеприимством и любовью к выпивке. К армянам, населяющим равнины, относятся настороженно, а те в свою очередь зачастую называют их ишаками за упрямство. Равнинные армяне с трудом понимают сочный карабахский диалект, где ударение падает иначе... В Степанакерте мне кто-то сказал: "Мы, карабахцы, ненавидим армян. Мы любим русских и персов, а армян ненавидим". Шутка, конечно. Но с долей истины".

Именно с такой "долей истины", как правило, и создается "востребованная" международным политологическим рынком публицистика. Если речь идет о "ком-то", то этот "кто-то" может сказать что угодно, когда угодно, где угодно и кому угодно. Естественно, никакого криминала наблюдение автора не содержит, оно всего лишь... ориентирует читателя на ложный курс восприятия, смещает акценты, вынуждает считаться с несуществующими факторами и уважать мнение "таинственных анонимов".

Нет никакого намерения рассматривать вопрос о степени предвзятости того или иного эксперта, однако должен заметить, что осуждающая позиция оппонентов диктуется не столько сомнениями в желании автора объективно подать материал, сколько иными причинами, в том числе явным дефицитом тематических знаний, соответственно - многочисленными искажениями очевидных фактов и событий в излагаемом материале.

На днях Томас де Ваал опубликовал в британском издании Open Democracy свой новый опус, где читаем: "Идею о том, что голос истории предопределяет судьбу жителей региона, вовлекая их в неизбежные и извечные конфликты, не следует принимать за чистую монету. Временами история весит ровно столько, сколько ей позволяют весить сами люди. Если присмотреться к прошлому Кавказа, оказывается, что больше всего оно напоминает мозаику из множества различных нарративов, повествующих не только о вражде, но и о сотрудничестве. Взглянув на историю региона более скептически, возможно, даже с постмодернистской точки зрения, мы окажем ему услугу... Кавказские политические элиты, охотно использующие региональную напряженность для укрепления собственной власти, разумеется, не заинтересованы в том, чтобы вспоминать об этих примерах прозаического и прагматичного сосуществования, однако иностранные гости и политики совсем не обязаны о них молчать".

В числе "обнаруженных" автором фактов: "Я уже много лет пишу о Кавказе, однако, когда в 2009 г. начал собирать материалы для небольшой работы о регионе, из которой выросла книга "Кавказ. Введение", даже меня поразило, насколько некоторые обнаруженные мной исторические факты противоречат многим из господствующих сейчас политических нарративов".

И далее: "Александр Пушкин лично видел в деле под Карсом кавалерийский "карабахский полк", состоявший из азербайджанцев, и посвятил одному из его офицеров, Фархад-беку, восхитительное стихотворение. Это должно предостеречь нас от поспешных выводов об извечном азербайджанско-турецком союзе, которые зачастую влияют на политические позиции по нагорно-карабахскому вопросу".

Термин "нарратив" выбран автором не случайно. Понятие заимствовано из историографии, где впервые появляется при разработке концепции "нарративной истории", рассматривающей исторические события не на фоне закономерных исторических процессов, а посредством рассказов об этих событиях, неразрывно связанных с их интерпретацией. Именно в этот контекст и вписывается авторское указание на противоречие между "обнаруженными историческими фактами" и "нарративными повествованиями" отдельных людей о тех же событиях.

Главный из "обнаруженных" автором фактов сводится к следующему: "Оказывается, в 1820-х годах, во время войн России с Османской империей, армяне и азербайджанцы вместе сражались в рядах царской армии. Видимо, в тот конкретный исторический момент рознь между шиитами и суннитами превозмогала любые идеи о братстве между тюрками".

Процитированное предложение (между прочим - основной тезис(!), вокруг которого и собрано все сочинение) характеризуется наличием сразу трех принципиальных ошибок.

БРАТСТВО МЕЖДУ ТЮРКАМИ

Томас де Ваал пишет: "Видимо, в тот конкретный исторический момент - в 1820-х годах - рознь между шиитами и суннитами превозмогала любые идеи о братстве между тюрками". Рассматривая вопрос тюркского братства на фоне реалий первой половины позапрошлого века, автор подписывается под собственной некомпетентностью. Дело в том, что идеология "расовой солидарности" - детище лишь второй половины того же столетия.

XIX век - период формирования ряда новых идеологических течений, ориентированных на политическое объединение в рамках единого государства обособленных друг от друга регионов расселения родственных этнических образований. В числе подобных направлений - пангерманизм, панславизм, скандинавизм, панрумынизм, несколько позднее - пантуранизм, пантюркизм, панарабизм, паниранизм...

Несмотря на наличие существенных различий между ними, иногда - на очевидный антагонизм (например, паниранизм был ориентирован против пантюркизма как угрозы территориальной целостности Ирана), все они были порождением нового времени.

Ко второй половине XIX в. классификация народов по языковым семьям и группам в общих чертах была уже разработана, и адепты новых идеологий механически выдергивали из структуры этнолингвистической системы тот или иной родственный народ и вписывали географию его расселения в контекст обозначенной цели. Процесс сопровождался воспеванием особой миссии "цельного этноса", подгоном материалов под его "избранность". Географический фактор, таким образом, подчинялся историческому, а исторический - географическому.

Если в Европе "география амбиций" вычерчивалась сравнительно четко, то иначе обстояло дело на мусульманском Востоке. Речь шла о бескрайних североафриканских, ближневосточных, центральноазиатских, поволжских, уральских, сибирских просторах, обживаемых единоверными, но совершенно разными народами - османами и другими тюрко-татарскими народами и народностями, а также арабами, персами...

Это обстоятельство вкупе с недостаточной к тому времени осведомленностью в вопросах этногенеза каждого из мусульманских народов способствовало становлению "полиэтнического" объединяющего течения под названием "панисламизм". Основатели новой идеологии - Джамаль ал-Афгани и Мухаммад Абдо отталкивались от "первоначального Корана", который, по их мнению, "подвергся искажению в течение последних веков". Ими было создано тайное общество "ал-Урва ал-вукса" ("Наикрепчайшая связь"), добивавшееся освобождения восточных стран от власти европейских колонизаторов и объединения всех единоверцев для достижения этой цели.

В числе необходимых реформ указывалось, например, обязательное введение конституционного правления в мусульманских странах, предполагавшее ограничение традиционной власти монархов через парламентаризм. С учетом того, что практически весь запад исламского мира составляла тогда Османская империя, новая идеология была обращена в первую очередь к ней (при султане Абдул Гамиде II панисламизм станет официальной идеологией империи).

Таким образом, еще до появления пантуранизма и панарабизма именно панисламизм являлся "азиатской ипостасью" европейских идей объединения, однако вместе с тем представлял собой и форму регионального патриотизма как механизма борьбы против политической и экономической экспансии Запада.

В условиях развития капиталистических отношений и новых успехов этнолингвистической науки идеология эта оказалась не очень жизнеспособной. Постепенно расщепляющееся панисламистское ядро спровоцировало рождение новых течений, последующее разветвление которых уже в свою очередь породило еще более обновленные направления.

В частности, имела место последующая дифференциация по вектору панисламизм - пантуранизм - пантюркизм, приведшая к тому, что основанная на пантюркистской идеологии младотурецкая политика вскоре оттеснила на второй план религиозный фактор, а вскоре и вытеснила его.

Именно в период постепенного расшатывания устоев исламистского идеологического ядра крымско-татарский интеллектуал Исмаил Гаспринский и приступил к изданию в 1883 г. тюркоязычной периодики "Терджюман". Он выдвинул и отстаивал идею консолидации уже не всех мусульманских, а именно тюркских народов, идею, нашедшую отклик среди османской, крымско-татарской, волжско-татарской и закавказско-татарской интеллигенции.

Вообще процесс переложения изначально научной терминологии на почву большой идеологии стартовал еще в позапрошлом столетии, достаточно успешно прогрессировал на рубеже веков и самым чудовищным образом был вульгаризирован младотурками и нацистами посредством трансформации этнолингвистических понятий "тюрок" и "ариец".

Развитие во второй половине XIX в. этнологии, лингвистики, археологии, а также дальнейшее усугубление региональных противоречий предоставляло носителям новых радикальных настроений возможность вписывать в контекст собственных устремлений все новые пункты и положения, причем идеология не всегда поспевала за наукой.

В этой связи показательно признание одного из лидеров младотурецкой партии, министра внутренних дел Османской империи Талаата-паши русскому драгоману в Константинополе Андрею Мандельштаму: "Я только недавно узнал о существовании турецких братьев в Средней Азии". Признание это датируется началом прошлого столетия.

Таким образом, рассуждая о "тюркском братстве" в условиях 20-х годов позапрошлого века, Томас де Ваал выглядит совершеннейшим невеждой.

РЕЛИГИОЗНЫЙ ФАКТОР: РОЗНЬ МЕЖДУ ШИИТАМИ И СУННИТАМИ

Томас де Ваал проявляет поразительное невежество также и в понимании роли и места религиозного фактора. Говоря о розни между шиитами и суннитами как о механизме, расшатавшем "в какой-то момент" идею тюркского братства (как мы отметили выше - тогда еще не существующего), он демонстрирует незнание азбучных истин: с обособлением пантюркизма в отдельное идеологическое течение религиозный фактор уступил место расовому (позднее - расистскому) фактору. Не знать этого, значит не понимать ситуацию в целом.

Виднейший идеолог пантюркизма Джелал Нури мог позволить себе открытое издевательство как над исламом, так и над его основоположниками: "Необходимо отуречить арабские земли и подавить в зародыше пробуждающийся у арабской молодежи национализм. Турецкий боевой конь лучше, чем пророк любой другой нации; арабы - несчастье для Турции".

Вот как вспоминает "начало века" французская писательница тюркского (азербайджанского) происхождения Банин Асадуллаева: "Тогда... ислам сошел со своего истинного пути, заплутал и потерял изначальный смысл. Вера, смешавшаяся с реалиями современного мира, не успокоила сердца. Она стала помехой в сиюминутных интересах и была отброшена за ненадобностью. Разве Коран не запрещает азартные игры? Но весь Баку играл. Выигрывал и проигрывал деньги мешками. Пророк запретил употребления вина. Но все пили! Пили и водку, и коньяк, и прочие алкогольные напитки, лицемерно утверждая, что эти напитки - не вино. Изображение человека считается запретным в исламе. Но мусульмане толпами посещали фотоателье, чтоб затем украшать стены своих домов собственными изображениями".

В период отхода от религиозного панисламизма и усиления позиций расового пантюркизма муллы уже не могли рассчитывать на высокое положение и были востребованы преимущественно как незаменимый инструмент консолидации религиозного населения и направления агрессии масс по заданному политическим руководством руслу. Военный министр Османской империи Энвер-паша откровенно признавался: "Правительство приняло меры против армян не потому, что они были христианами, а потому, что они были армянами". Отметим, что основателем Азербайджанской Республики в мае 1918 года был как раз сводный брат Энвера - Нури-паша.

В начале прошлого века редактор газеты "Каспий" Ахмед-бек Агаев - один из главных организаторов армянской резни 1904 -1905 гг. в Баку, публично проповедовал идею ликвидации армянской нации, причем не как "нации неверных", а как препятствия на пути создания Великого Турана. Подчиненное положение религиозного фактора анонсировалось тогда весьма часто. Ислам начал сдавать свои позиции и приобретать некую - граничившую с измывательством - декоративность, отсюда, собственно, и ритуальность форм насилия в период армянской резни в Баку в годы первой революции в России (это тема другого материала).

В 1908 г. в Османской империи произошла младотурецкая революция, после которой практически все видные представители закавказской татарской интеллигенции не только вошли в состав младотурецкого ядра, но и стали активнейшими его членами. Таким образом, официальный панисламизм Османской империи уступил место менее религиозному, более мистифицированному и откровенно расистскому пантюркизму. Султан стал лишь декоративным обрамлением пантюркистской империи.

Если пантуранизм изначально ориентировался на культурно-просветительское объединение тюркских народов, создание системы "общих ценностей", разработку единого литературного языка и др., то развившийся из него пантюркизм обособился в крайне радикальное и агрессивное направление, открыто провозгласившее верховенство одного этноса и создание единого тюркского государства на евразийских просторах.

В декабре 1908 г. в Стамбуле под председательством апологета идеи Великого Турана Зии Гекальпа была учреждена организация для пропаганды тюркизма под названием "Тюркский кружок". Ее деятельность ориентировалась на создание "империи одной расы", в рамках которой под эгидой Турции должны объединиться все тюркские народы. В состав этого кружка вошли эмигрировавшие из России закавказские тюрки - Гусейн-заде, Расул-заде, тот же Агаев...

Тогда же на российских просторах стартовала волна тюркского миссионерства - "хождения в шатер", встречи с кочевниками, основание школ, преподавание тюркского языка, а также "новых версий" тюркской истории. С этого времени политическая активность закавказских татар окончательно сместилась в сторону нивелирования различий между рассеянными на российских просторах родственными народами, народностями, кланами, семьями, шатрами.

Таким образом, смешивая религиозный фактор с расистским, Томас де Ваал в очередной раз ставит себя в неловкое положение. Претендующее на "открытие" его следующее предложение - "...видимо, в тот конкретный исторический момент (в 1820-е гг.) рознь между шиитами и суннитами превозмогала любые идеи о братстве между тюрками" - кажется смешным, не выдерживающим критики и далеким от науки ровно настолько, насколько сам автор далек от способности, склонности и стремления адекватно воспринимать историю региона.

АЗЕРБАЙДЖАНЦЫ

Туркмены, узбеки, киргизы, башкиры, бухарцы, кумыки, уруспиевцы, балкары, каракалпаки, карачаевцы, нухурцы, киргиз-кайсаки, наврузовцы, таранчи, самагарцы...

Можно и дальше перечислять тюркские народы и народности Российской империи, которые признавались официально и в качестве самостоятельных единиц фигурировали в дореволюционных изданиях. Крупнейшим же по численности тюркским народом России считались татары - астраханские, крымские, сибирские, закавказские...

Этот факт противоречит упрямо тиражируемому, особенно в последнее время, тезису о том, будто отношение самодержавия к окраинным народам не отличалось особой разборчивостью, посему оно механически подгоняло (особенно "иноверцев") под обобщенные термины, как, например, "кавказские татары" или "закавказские мусульмане".

Иными словами, тот факт, что официальная терминология Российской империи не знала такого понятия, как "азербайджанец" (в отличие от тех же окраинных туркменов, узбеков или киргиз-кайсаков), объясняется не "поверхностным отношением" властей к этнической палитре окраин - положением, столь рьяно муссируемым в современном Азербайджане.

Отсутствие в официальной российской терминологии понятия "азербайджанец" указывает на то, что подобной этнической единицы Российская империя не знала. Разрозненные предтечи современной азербайджанской нации именовались преимущественно "закавказскими татарами" и "кавказскими мусульманами". Вместе с тем в той же документации царского периода можно встретить и отличных от османских тюрок "адербайджанских татар", "казахов" (не путать с центральноазиатскими), "каджаров", "карапапахов", других слагаемых зарождающейся нации.

Термин "адербайджанские татары" никогда не содержал этнического смысла, точно так же, как и крымские татары никогда не именовались крымчанами (именно как этнос), сибирские татары - сибирцами или астраханские татары - астраханцами.

Сказанное не означает, что подобные попытки не предпринимались со стороны некоторых ученых и общественных деятелей. Французский антрополог Жозеф Деникер в 1900 г. предложил называть тюрок Северной Персии и примыкающих к ней закавказских областей "адербайджанцами" в соответствии с историческим названием территории их расселения.

Тогда же появились и другие исследования на данную тему, свидетельствующие, между прочим, о том, что на рубеже веков традиционный термин "кавказские татары" себя изживал и готов был уступить место принципиально новым понятиям.

Первые попытки по собиранию десятков шиитских палаток (карапапахских, каджарских, казахских, татарских) в единый "азербайджанский шатер" связаны с назначением весной 1896 г. новым главноначальствующим Кавказской администрации генерала от инфантерии Григория Голицына. Он резко сократил численность чиновников-армян, заменив их мусульманами, и даже пообещал, что "единственным армянином в Тифлисе будет его чучело в Тифлисском музее!". Именно тогда в Тифлисе и появился в качестве редактора газеты "Кавказ" оголтелый рупор реакции Василий Величко, позднее - один из видных черносотенцев.

Он практически впервые употребил деникеровский термин "адербайджанцы", понимая под ним уже не разрозненные племенные тюркские союзы, а всех без исключения тюркоговорящих шиитов Закавказья. Представитель великоросских шовинистических кругов противопоставлял новый термин "адербайджанец" не только армянскому фактору, но также изживавшему себя в регионе названию "татары" (с одной стороны) и приобретшему новое политическое звучание понятию "тюрки" (с другой). Впрочем, несмотря на все его старания, татарская элита Закавказья объективно не могла признать преимуществ этого перспективного проекта.

Дело в том, что в начале века усиливались позиции пантюркизма - интеграционного идеологического вектора, который и пытался расчленить русский черносотенец, противопоставив ему "адербайджанский дифференциал". В преддверии первой русской революции понятие "тюрок" уже имело конкретный политический смысл, почему и "отошедшая от татар" закавказская мусульманская элита уже не могла "приблизиться к азербайджанцам". Это в корне противоречило бы самой идеологии пантюркизма.

Тем же обстоятельством обусловливалось и "тюркское самоназвание" собирательного мусульманского населения Азербайджанской Демократической Республики, руководство которой не знало (да и не желало знать) такого этнического термина, как "азербайджанец". Само понятие "азербайджанский народ" обозначало гражданство и, помимо азербайджанских тюрок, подразумевало также азербайджанских армян, азербайджанских персов, азербайджанских татов и т.д. Власти и не могли признать этнического понятия "азербайджанец" хотя бы потому, что оно никак не вписывалось в обозначенные отцами пантюркизма идеологические рамки. Как было отмечено выше, оно являлось дифференциальным понятием, тогда как речь шла об интеграционных процессах в системе тюркского мира.

После советизации республики весной 1920 года термин "тюрки" был сохранен; иными словами, большевики вместе с властью унаследовали и термин, естественно, не вкладывая в него прежнего пантуранского смысла. Собственно потому в первой Всесоюзной переписи населения 1926 г. тюркские союзы Восточного и Южного Закавказья были механически собраны под одноименную графу, тогда как проживающие на территории Советского Азербайджана нетюркские азербайджанцы - армяне, персы, таты, талыши, удины, лезгины, курды... - представлялись в списках своими отдельными графами.

Интерес к теоретическим разработкам Величко всплыл уже в 20-е-30-е годы, в период модулирования Сталиным "социалистических наций", когда во второй Всесоюзной переписи 1939 г. впервые и появилась графа "азербайджанцы".

С учетом вышесказанного вновь процитируем "главное открытие" де Ваала: "Когда в 2009 г. я начал собирать материалы для небольшой работы о регионе..., даже меня поразило, насколько некоторые обнаруженные мной исторические факты противоречат многим из господствующих сейчас политических нарративов... Оказывается, в 1820-х годах, во время войн России с Османской империей, армяне и азербайджанцы вместе сражались в рядах царской армии. Видимо, в тот конкретный исторический момент рознь между шиитами и суннитами превозмогала любые идеи о братстве между тюрками".

Все это звучит настолько дилетантски, что лично я сомневаюсь в преднамеренном характере искажений. Просто человек не владеет предметом... Арис КАЗИНЯН, golosarmenii.am