Analitika.at.ua. Процесс становления азербайджанской социалистической нации получил новый революционный импульс в самом конце двадцатых годов. Хотя представить, что в течение считанных лет тюркские племена Советского Азербайджана произвели переворот в своем сознании, вписали традиции кочевья в идеологический контекст политики партии и государства, все же трудно.

В 1926г. была проведена I Всесоюзная перепись населения. Стоит ли говорить о важности этого мероприятия для крайне пестрой в этническом аспекте державы, где национальный вопрос все еще висел «дамокловым мечом» над перспективами построения социализма в отдельной стране и где он обнажался «ахиллесовой пятой»?Стоит ли говорить о том, что перепись населения в первом в мире государстве рабочих и крестьян являлась актом политическим и идеологическим? Работа велась скрупулезная, с учетом всех партийных постановлений и директив. В списках не было ничего случайного, каждая графа изначально пропускалась сквозь идеологический фильтр, изначально осмысливалась и обосновывалась политически. Перепись отражала конкретные элементы провозглашенного большевиками принципа слияния народов и народностей на отдельно взятой территории. Если, например, в дореволюционных переписях «грузины», «имеретины», «гурийцы», «мингрельцы», «пшавы», «сванеты» фигурировали под своими отдельными графами, то уже в 1926г. «имеретины», «гурийцы», «пшавы» в списках вообще не значились, а под единой графой «грузины» представлялись «аджарцы», «мегрелы», «лазы», «сваны».

Подобных примеров много, то же можно сказать и в отношении других социалистических наций («узбеки» Российской империи разительно отличались от советских «узбеков»: в первой переписи 1926г. этот термин поглотил многие народности, в том числе сартов, фигурировавших в имперских статистических сборниках под отдельной графой). I Всесоюзная перепись населения была не сухим статистическим сборником, как раз напротив: она характеризовалась внутренним динамизмом, в ней отчетливо прослеживался вектор собирания преимущественно родственных народов в единую «социалистическую нацию». Иными словами, перепись ориентировалась на обозримую перспективу. В ее списках отсутствовали уже не только «имеретины» и «сарты», но также многие другие народы и народности Российской империи («таранчи», «уруспиевцы», «наврузовцы», «нухурцы», «самагарцы» и др.). Это были этнические группы, «обреченные» на социалистическую ассимиляцию.

В числе представленных под своими отдельными графами тюркских народов числились «татары», «узбеки», «каракалпаки», «туркмены», «хакасы»,«киргизы», «мишари», «башкиры», «ногайцы», «кипчаки», «карапапахи», «тюрки османские», «тюрки ферганские и самаркандские», «уйгуры», «нагайбаки»… Если православные нагайбаки сохранили свое присутствие на этнографической карте (по крайней мере они фигурируют в списках Российской переписи 2002г.), то где сегодня «тюрки ферганские и самаркандские», когда, в какой среде они ассимилировались и вообще существовала ли реально такая народность?

Едва ли есть основания безоговорочно соглашаться с суждениями о том, что при осуществлении национальной политики Сталин ставил во главу угла собственные эмоции, личную неприязнь в отношении того или иного народа. Естественно, у него имелись свои пристрастия, разумеется, он ими руководствовался при вынесении каких-то важных решений, но подгонять всю советскую национальную политику под один-единственный фактор, конечно же, очень несерьезно. Практика социалистического строительства базировалась на теории, и теория эта действительно предусматривала миксацию – слияние народов, укрупнение этносов. Вопрос как раз в том, что даже на фоне стартовавшего процесса по укрупнению народов, в период, когда многие племенные объединения самым бесцеремонным образом «вставлялись» в тот или иной этноним, такого понятия, как «азербайджанцы», в списках I Всесоюзной переписи не значилось, его не существовало. Едва ли стоит сомневаться в том, что при наличии даже самых минимальных предпосылок к объединению разрозненных тюркских союзов в нацию руководители советского государства не преминули бы воспользоваться этой возможностью. В анкетах Всесоюзной переписи тюркское мусульманское население Закавказья было подведено под собирательную графу «тюрки», так как ничего более предметного советские власти (по состоянию на середину двадцатых годов) предложить не могли – народ-то никак не вырисовывался.

Вместе с тем процесс становления «социалистических наций» не мог, конечно, не воздействовать также на Азербайджанскую Республику. Процесс вписывался в общий контекст пересмотра терминологии Российской империи и проявлялся в форме официального отказа от «каджаров», «адербайджанских татар», «казахов», причем сам отказ – в соответствии с базовыми принципами проводимой политики – сопровождался собиранием почти всего тюркского населения Закавказского региона с шиитским исповеданием (за исключением «карапапахцев») под единый народ, пусть даже еще безымянный.

Применение понятия «азербайджанцы» представлялось в тот период категорически недопустимым и неприемлемым; оно не являлось этнонимом и отражало географию расселения разных народов и народностей на территории одного из субъектов Закавказской Федерации (ЗСФСР). В одинаковой степени «азербайджанцами» были и армяне, и тюрки, и таты, и талыши, и лезгины, и удины: во Всесоюзной переписи 1926г. в числе азербайджанских народов были (значились) «тюрки» – 1 437 977 человек; «армяне» – 282 004; «талыши» – 77 323; «курды» – 41 193; «лезги» – 37 263; «таты» – 28 443; «цахуры» – 15 552; «удины» – 2 445 и др.

И значит такие формулировки, как «азербайджанская литература», «азербайджанская история», «азербайджанская культура», если даже и могли теоретически применяться, то исключительно в собирательной форме (как, например, «Культура народов Азербайджана» или же функционировавший тогда «Музей истории народов Азербайджана», позже дважды переименованный – в «Государственный музей Азербайджанской ССР» и «Музей истории Азербайджана»).

Мы вынуждены обращаться к таким вопросам для понимания логики трансформации тюркского населения республики в «азербайджанскую нацию», для понимания принципов трансформации памятников армянского зодчества «в ранние азербайджанские памятники», той же трансформации персидских поэтов в «поэтов азербайджанских, тюркских».

В целом середина двадцатых – тяжелейшая пора в истории советского государства. С одной стороны, оно, конечно, заметно расширило свои границы за счет Казахстана и Средней Азии, с другой – ощущало нехватку финансовых и производственных сил и средств для поддержания пристойной жизни даже в отдельно взятом центре. Сворачивалась экономическая политика, сама страна находилась в стадии провозглашенной индустриализации, тогда как денег на ее проведение катастрофически не хватало; в большинстве случаев просто за бесценок продавались богатейшие музейные экспозиции (впрочем, и они – как капля в море). Соответственно обесценивалась сама человеческая жизнь, она приносилась в жертву «грандиозным замыслам». Конкурентоспособность страны, таким образом, строилась на костях: чем глубже залегали кости, тем выше поднималась конкурентоспособность. Влиятельные государства либо не поддерживали с молодой советской страной дипломатических сношений, либо делали это с подчеркнутой натугой и перспективой скорого расторжения. Лига Наций и вовсе не признавала Советского Союза. Более или менее приемлемые отношения поддерживались с мусульманскими странами, расположенными вдоль южной границы.

Тем не менее в стране развивались искусства, развивалась и советская академическая наука. Многие представители старой школы нашли свою нишу и при новой власти. Одним из них и был известный полиглот Агафангел Крымский, который еще на рубеже XIX-XXвв. опубликовал в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона статью про лучшего, как он считал, «романтического поэта Персии Низами». Интерес к творчеству непревзойденного мастера бейтов он проявлял всегда, периодически помещая очерки в переиздаваемой «Истории Персии».

Среди молодых иранистов и тюркологов выделялся Евгений Бертельс. В двадцатых годах он написал ряд очень ценных работ о Низами (например, в изданных 1928г. «Очерках истории персидской литературы» доказывал, что «психологический анализ – отличительная черта Низами, отделяющая его от всех других поэтов Персии и сближающая его с европейской литературой»).

То есть в течение первого советского десятилетия никто не помышлял расшатывать устои традиционного отношения к персидскому поэту, никто из специалистов не ставил под сомнение очевидность этих устоев. Не заявлялась еще на то воля будущего «отца народов», да и не существовало этнонима, к которому можно было «приобщить» Низами – право слово, не представлять же его классиком карапапахской поэзии…

Процесс становления азербайджанской социалистической нации получил новый революционный импульс в самом конце двадцатых годов. Хотя представить, что в течение считанных лет тюркские племена Советского Азербайджана произвели переворот в своем сознании, вписали традиции кочевья в идеологический контекст политики партии и государства, все же трудно.

Конечно, вся страна пребывала тогда в процессе индустриализации; реформы осуществлялись и в аграрном секторе; очень многое менялось также в образовательной и культурной сферах, причем еще до официального старта Культурной революции. И все же объективных предпосылок для формирования «в экстренном порядке» нации кавказских мусульман не существовало. Однако куда важнее другое: к тому времени существовали субъективные предпосылки.

В 1929г. Иосиф Сталин впервые ощутил себя полноценным хозяином государства. Он уже мог вполне спокойно позволить себе выслать Троцкого из страны, безбоязненно провозгласить непримиримую войну против кулачества, обвинить Бухарина, Рыкова и Томского в «правом уклоне», объявить вне закона советских граждан, «перебежавших в лагерь врагов крестьянства и рабочего класса» («Закон о невозвращенцах»), в конце концов – отказаться от столь ему ненавистного нэпа и заявить о «Большом переломе». И самое главное: Сталин чувствовал себя настолько уверенно, что мог «откорректировать» некоторые «непреложные марксистские истины» – в частности, пересмотреть важнейшие аспекты программы «слияния наций».

В переломный год своего пятидесятилетия генсек признал: «...нации и национальные языки отличаются чрезвычайной устойчивостью и колоссальной силой сопротивления политике ассимиляции <> Царско-русские русификаторы и немецко-прусские германизаторы, мало чем уступавшие в жестокости турецким ассимиляторам, более ста лет кромсали и терзали польскую нацию, так же как персидские и турецкие ассимиляторы сотни лет кромсали, терзали и истребляли армянскую и грузинскую нации, но они не только не добились уничтожения этих наций, а – наоборот – оказались вынужденными также капитулировать».

Политика миксации действительно давала сбои. «Было бы неправильно думать, что уничтожение национальных различий и отмирание национальных языков произойдет сразу же после поражения мирового империализма, одним ударом, в порядке, так сказать, декретирования сверху. Нет ничего ошибочнее такого взгляда. Пытаться произвести слияние наций путем декретирования сверху, путем принуждения, – означало бы сыграть на руку империалистам, загубить дело освобождения наций, похоронить дело организации братства и сотрудничества наций».

Подобные признания – самое красноречивое свидетельство пересмотра Сталиным определенных базовых принципов моделирования социалистических наций. Он пишет: «Русские марксисты всегда исходили из того положения, что национальный вопрос есть часть общего вопроса о развитии революции, что на различных этапах революции национальный вопрос имеет различные задачи, соответствующие характеру революции в каждый исторический момент, что сообразно с этим меняется и политика партии в национальном вопросе».Это важнейшее признание стало констатацией факта необратимости намерений главы советского государства осуществить крутой перелом именно в национальной политике. Одновременно ощущалась острая необходимость теоретического обрамления новой практики. Еще в самом начале двадцатых годов Сталин охотно ссылался на известное ленинское утверждение: «целью социализма является не только уничтожение <> всякой обособленности наций, не только сближение наций, но и слияние их». Но в конце того же десятилетия он цитирует уже другой ленинский тезис: «Пока существуют национальные и государственные различия между народами и странами, – а эти различия будут держаться еще очень и очень долго даже после осуществления диктатуры пролетариата во всемирном масштабе, – единство интернациональной тактики коммунистического рабочего движения всех стран требует не устранения разнообразия, не уничтожения национальных различий (это – вздорная мечта для настоящего момента), а такого применения основных принципов коммунизма..., которое бы правильно видоизменяло эти принципы в частностях, правильно приспособляло, применяло их к национальным и национально-государственным различиям».

Именно необходимость «правильного видоизменения этих принципов в частностях, правильного применения их к национальным и национально-государственным различиям» и была использована Сталиным в качестве механизма для реализации уже принципиально новой, «менее деликатной», программы по укрупнению народов. Существование полусотни совершенно разных народов, народностей и этнических групп абсолютно не вписывалось в революционную атмосферу «Большого перелома», оно выдвигало условия, с которыми просто невозможно было справиться, предлагало новые вопросы, но ответов не подсказывало.

Что предпринял Сталин? Он не стал истреблять народы и народности, не стал превращать их в предмет купли-продажи, как это делали буржуазные метрополии с американскими индейцами и коренным населением африканского континента. Он их просто «списал со счета», сказал, «кто они на самом деле» и как должны отныне называться. Десятки этнических образований были, таким образом, изъяты из анналов интернациональной демографии, десятки народов и народностей перестали существовать официально.

Если, например, в I Всесоюзной переписи 1926г. все еще фигурировали такие этнолингвистические группы, как «бухарцы», «мишари», «хиналуги», «камчадалы», «кайтаки», «хваршины», «багулалы», «каратаи», «карапапахи», «тиндии», «будухи», «таты», «талыши», «удины», «иезиды», «джеки», «боша», «дидои», «теленгеты», «хиналуги»... (список можно продолжить), то уже во II (с признанными итогами) Всесоюзной переписи 1939г. этих групп официально не существовало. Десятки народностей комплектовались в отдельные народы, именуемые Сталиным «социалистическими нациями».

«Разные бывают нации на свете. Есть нации, развившиеся в эпоху подымающегося капитализма, когда буржуазия, разрушая феодализм и феодальную раздробленность, собирала нацию воедино и цементировала ее. Это – так называемые "современные” нации <...> Конечно, элементы нации - язык, территория, культурная общность и т.д. – не с неба упали, а создавались исподволь, еще в период докапиталистический. Но эти элементы находились в зачаточном состоянии и в лучшем случае представляли лишь потенцию в смысле возможности образования нации в будущем при известных благоприятных условиях. Потенция превратилась в действительность лишь в период подымающегося капитализма с его национальным рынком, с его экономическими и культурными центрами <...>Буржуазия и ее националистические партии были и остаются в этот период главной руководящей силой таких наций <...> Такие нации следует квалифицировать как буржуазные нации. Таковы <...> французская, английская, итальянская, североамериканская и <..> другие нации. Такими же буржуазными нациями были русская, украинская, татарская, армянская, грузинская и другие нации в России до утверждения диктатуры пролетариата и Советского строя в нашей стране.

Но есть на свете и другие нации... новые, советские нации, развившиеся и оформившиеся на базе старых, буржуазных наций после свержения капитализма в России, после ликвидации буржуазии и ее националистических партий, после утверждения Советского строя. Рабочий класс и его интернационалистическая партия являются той силой, которая скрепляет эти новые нации и руководит ими. Союз рабочего класса и трудового крестьянства внутри нации для ликвидации остатков капитализма во имя победоносного строительства социализма; уничтожение остатков национального гнета во имя равноправия и свободного развития наций и национальных меньшинств; уничтожение остатков национализма во имя установления дружбы между народами и утверждения интернационализма; единый фронт со всеми угнетенными и неполноправными нациями в борьбе против политики захватов и захватнических войн, в борьбе против империализма, – таков духовный и социально-политический облик этих наций. Такие нации следует квалифицировать как социалистические нации.

Эти новые нации возникли и развились на базе старых, буржуазных наций в результате ликвидации капитализма, – путем коренного их преобразования в духе социализма. Никто не может отрицать, что нынешние социалистические нации в Советском Союзе – русская, украинская, белорусская, татарская, башкирская, узбекская, казахская, азербайджанская, грузинская, армянская и другие нации – коренным образом отличаются от соответствующих старых, буржуазных наций в старой России как по своему классовому составу и духовному облику, так и по своим социально-политическим интересам и устремлениям».

Таким образом, в конце двадцатых годов прошлого столетия впервые в истории и был дан робкий старт понятию «азербайджанская нация». Panorama.am