Analitika.at.ua. «Азербайджанизация» Низами стала логическим результатом сталинского опыта по моделированию социалистической нации, «обреченной» имеет своих героев, своих борцов против эксплуататоров, своих великих поэтов. Масштабность наследия Низами призвана была нивелировать колоссальное отставание пришлой тюркской культуры, сформировать среду «культурной совместимости» в регионе и вместе с тем стать мощным механизмом консолидации разрозненных союзов.

Не умаляя значения общественно-политических, социально-экономических, военно-стратегических и других важнейших слагаемых понятия «национальный тыл», следует все же признать, что его главной составляющей является национальная культура, восприятие и осознание «данным поколением» стержня культурной преемственности. Насколько отдельно взятое поколение готово к отстаиванию сформированных в течение столетий ценностей, готово ли оно отстоять это наследие ценой жизни? Или оно больше склонно к защите личных ценностей, созданных в течение нескольких лет или пары десятилетий? Существуют и сиюминутные «лотерейные ценности», отстаиваемые толпой. «Нация», «народ», «толпа»… Антагонизм между этими тремя главными слагаемыми единого этноса (отличающимися разным восприятием ценностной шкалы и разной степенью осознания собственной сопричастности к истории) и составляет «хронику национальной жизни». Процентное соотношение между ними – категория не статичная: в зависимости от тех или иных исторических условий «удельный вес» каждого из трех факторов подвергается существенной корректировке. Известны примеры, когда сложившаяся нация превращалась в толпу, а изначальная (казалось бы) толпа вдруг демонстрировала на баррикадах истинное национальное сознание. Тысячу лет назад, когда в регион вторглись первые тюркские племенные союзы, армянский поэт и философ Ованнес Саркаваг был занят куда менее прагматическим делом: признанием собственной несостоятельности именно как поэта перед мудрой птицей, именуемой Пересмешник:

Мудрец из неудачливых, не преуспевший в пении, Прошу – меня, смиренного, в ученики возьми!

Перед твоею песнею ничтожно мое рвение…И мудреца ничтожного (меня, поэта ложного), разубедила ты…

Пересмешник вскрывает причину «поэтической несостоятельности», отвечая знаменитым «птичьим назиданием человечеству»: В своих чертогах каменных, отмеченные скверною, Природу невзлюбили вы, и ваша в том вина. Я ж, птица, от рождения была природе верною, –За верность откровеньями ее награждена. Вы как единство созданы, но противоборением Разобщены вы, смертные, на множество частей. А мы, созданья малые, велики единением, спастись нам помогающим от пагубных сетей…

Станислав Рассадин в этой связи пишет: «Читателю трудно представить, что рацея, вложенная в уста живой частице живой природы, написана поэтом в середине XIв., на розовой заре цивилизации, когда до "каменных чертогов” в их нынешнем или хотя бы позавчерашнем обилии и обличии человечеству еще идти и идти и экологические заботы столь же непонятны, как само понятие "экология”».

В период, когда сотни тысяч пришлых тюркских кочевников разбивали свои первые шатры на земле Армении, местные творцы пытались разобраться в вопросах эстетического характера. Так, армянский средневековый поэт Фрик рифмованным стихом намеревался направить Колесо судьбы по путям все же несколько иным, нежели стократно протоптанным:

Ах, Колесо! Злодея ты лелеешь в доме золотом, А честный должен подбирать объедки за чужим столом. Ты в рыцари возводишь тех, кому б сидеть в хлеву свином, Без заступа ты роешь ров и рушишь праведника дом. Скажи: «ты – не права, Судьба!» - и смех услышишь без конца. За что ученых гонишь ты, а любишь злого иль глупца. Из них ты делаешь вельмож, их ты доводишь до венца И шлешь по горам и полям бродить за хлебом мудреца….

Почему мы обратились к этой теме? У Булата Окуджавы есть прекрасная строфа: «поэты плачут – нация жива». Проблема азербайджанской нации, точнее - проблема ее конструирования обнажилась как раз на фоне отсутствия поэтов, «животворящий плач» которых указал бы на наличие нации. Падение армянского царства в XIв. совпало с периодом вторжения в регион тюркских племен. Более восьми столетий армянский народ не имел возможности восстановить свою независимость в пределах исторической родины, он подвергался чудовищным религиозным притеснениям, однако сумел отстоять веру и идентичность. В течение всего последнего тысячелетия наличествовали все необходимые и достаточные условия для превращения созидательной нации в потребительскую общность – бесхозный народ, позже в дисперсный конгломерат обособленных толп. Однако история показала, что накопленный в течение предшествующих столетий культурный тыл оказался достаточным для того, чтобы обеспечить дальнейшее развитие национальной культуры по вектору «вопреки», иными словами – «по инерции». И инерции этой хватило вплоть до восстановления суверенной армянской государственности в начале прошлого века.

В числе факторов, обусловивших высокий показатель этнокультурного иммунитета армян, вопрос «армянского типа воспроизводства» занимает место особое. Его специфика – более высокая степень выживаемости созидательного (именно) элемента нации в сравнении с демографическими показателями нации. Народ армянский в силу наличия конкретных факторов продемонстрировал потрясающую способность противостоять «вызовам тысячелетий» и сохранить свой национальный облик. Он оказался достаточно гибким, и залогом тому – феномен творческого воспроизводства как важнейшего элемента непрерывного культурно-технологического цикла.

В этой связи Валерий Брюсов специально подчеркивал: «Каждый век последнего тысячелетия, без исключения, имеет в армянской поэзии достойных представителей - Григорий Нарекский (Xв.), Нерсес Благодатный (XIIв.), Фрик (XII-XIVвв.), Мкртич Нагаш (XVв.), Ованнес Ерзынкайский (XIV-XVвв.), Григорий Ахтамарский (XVIв.), Наапет Кучак (XVIв.), Нагаш Овнатан (XVIIв.), Саят-Нова (XVIIIв.) <> Все это – имена, которые должно помнить и чтить всем, кому дорога поэзия, наравне с именами любимых лириков других народов: Сапфо и Овидия, Хафиза и Омара Хайяма, Петрарки и Ронсара, Шелли и Тютчева, Гейне и Верлена». В период вторжения в Армению тюрко-монгольских племенных союзов развивалась и поэтическая публицистика Фрика: Теперь еще труднее нам, когда Татарин сел на трон, Всех обделил он, и воров поставил господами он.

Но ты ни с кем ведь не родня: вновь повернется ось времен, Ударишь ты, и нет царя, исчезнет он, как утром сон.

Факт нового «вавилонского столпотворения» также был подмечен этим поэтом:

И мы, в сознании слепоты, стоим пред тем, что создал Ты:

Пред сей бессчетностью племен, возникших от одной четы!

И каждый созданный народ с особым языком живет:

Тот – армянин, а тот - грузин, тот – тюрок, и сириец – тот.

Тот – жид, иль иначе еврей, тот – агарянин, сын степей,

Другой – алан, что Солнце чтит, а тот абаз, поклонник змей.

Тот курд, его в Халдее край, а тот – монгол, чей дом – Китай,

Издалека татарин тот, тот – самаркандец, джагатай.

Тот – франк, изнеженный болтун, тот – венециец, сын лагун,

Тот – римлянин, а этот – грек, а третий – русич или гунн…

Практически каждый период истории, каждое десятилетие тягчайшим образом отражались на демографических показателях армянского народа. Но в противовес понесенным жертвам он рождал поэтов, писателей, художников.

Однажды по улице шел я домой.

Вдруг череп, смотрю, на дороге лежит.

Ударил ногой я по кости пустой,

А череп в лицо мне улыбку кривит;

И кость отвечает такие слова:

«Эй, слушай, что делаешь ты, удалец?

Вчера лишь я был, как твоя голова,

И что из того, что пришел мне конец?»

«Череп на улице» – это страшная характеристика смутного времени от средневекового армянского автора Наапета Кучака. Поэтическая констатация упадка города и обесценивания жизней горожан именно в период разбивки на улицах кочевнических шатров.

«Азербайджанизация» Низами стала логическим результатом сталинского опыта по моделированию социалистической нации, «обреченной» имеет своих героев, своих борцов против эксплуататоров, своих великих поэтов. Масштабность наследия Низами призвана была нивелировать колоссальное отставание пришлой тюркской культуры, сформировать среду «культурной совместимости» в регионе и вместе с тем стать мощным механизмом консолидации разрозненных союзов. Помимо прочего, речь шла о реальном лице,«созидавшем на земле Азербайджанской ССР»,а значит, способном вспыхнуть «азербайджанской советской звездой» на ярком небосводе сталинской пропаганды.

Важным фактором в процессе «присвоения» персидского поэта следует считать также и новую политику Тегерана. В начале двадцатых годов подобные вольности в отношении иранского этнокультурного наследия не могли иметь места не только по причине отсутствия соответствующего официального курса и стремления, но и ввиду наличия достаточно доверительных двусторонних связей. Между СССР и Персией было тогда заключено несколько соглашений, причем на весьма выгодных для советской стороны условиях. В частности, по одному из документов на южном побережье Каспийского моря в районе Решта и Пехлеви строился завод «Шилат» по производству «шахской икры». Уже по другим договорам СССР осуществлял и авиасообщение опять-таки на очень выгодных для себя условиях, а также владел правами на собственный прокат кинофильмов, что имело немалое пропагандистское значение. Был подписан и договор по разработке нефтяных месторождений на севере страны (в провинции Мазандаран), с оговоренным пунктом о «совместной эксплуатации нефтяного месторождения».

Изменение ситуации наступило в период реформ Реза шаха Пехлеви – нового персидского правителя иранского происхождения, низложившего в 1925г. тюркскую династию Каджаров, правившую государством еще с 1795г. С конца двадцатых начался период индустриализации страны, сопровождавшийся также преследованием мусульманского духовенства, а также частыми анонсами и заявлениями о необходимости возрождения былой мощи древнеиранского царства. Персия была провозглашена «государством ариев», почему и вернула себе более древнее название «Иран». За исключением армян и евреев, все другие национальные меньшинства лишались права делегировать представителей в меджлис. Начались волнения тюркского населения – отчасти поддержанные, отчасти даже инициированные Советским Союзом. Под лозунгом «свержения шаха» прокатились восстания, бунты и мятежи «тюркских рабочих и крестьян» в Дильмене, Гиляне, Хорасане. Создавшаяся ситуация, естественно, вполне благоприятствовала «пересмотру» Советами некоторых вопросов иранской истории как этнотерриториального, так и (отдельно) этнокультурного характера.

Еще один нюанс: большую роль в «тюркизации» поэта Низами сыграла и личность нового руководителя азербайджанских большевиков Мирджафар Багирова, который под лозунгом борьбы «с пантюркизмом и панисламизмом» умудрился каким-то образом сохранить обе идеологии. Именно в период егодвадцатилетнего правления сложился и даже выкристаллизовался фундамент современной азербайджанской историографии – «советской ипостаси» турецкой историографической школы. Этому также способствовала все возраставшая в сфере советско-иранских отношений напряженность, позволявшая идти на определенные вольности в трактовке событий персидской истории.

Багиров позиционировал себя в ранге того политика, который способен присоединить тюрконаселенные провинции Ирана к Азербайджанской ССР, а значит – утвердить на персидском севере большевистский строй. По сути, речь шла об опосредованной (скорее всего) реанимации старого пантюркистского проекта, завуалированного новой пролетарской идеологией, что вполне отвечало региональному аппетиту Сталина. Тюркская волна антииранских настроений была, таким образом, вставлена Багировым в контекст «интернациональной борьбы угнетенных народов Востока против поработителей».

С учетом всего вышесказанного есть основания утверждать, что выбор персидского поэта Низами был обусловлен редким синтезом закономерных и случайных факторов. Профессор исторического факультета Калифорнийского университета в Беркли директор Института восточноевропейских, славянских и евразийских исследований Юрий Слезкин считает, что первое обращение к Низами уже как к «азербайджанскому поэту» датируется серединой тридцатых.

Инициатором подобного подхода, по мнению заведующего архивом Института востоковедения Российской Академии наук А.Тамазишвили, был руководитель Азербайджанской ССР Багиров. Имея весьма стойкие антииранские убеждения, он считал неприемлемой персидскую идентификацию Низами. Но, как полагает ученый, «в начальный период попытка записать Низами в азербайджанцы еще могла быть расценена как националистическая, также можно было ожидать возражений от ученых, и прежде всего из Ленинграда, где была сильная школа востоковедения».

Действительно, еще в середине тридцатых персидская принадлежность Низами в академических кругах никак не оспаривалась; Бертельс продолжал публиковать исследования о классике персидской поэзии. В советский период одним из первых переводчиков средневековой персидской литературы с языка оригинала (фарси) был Евгений Дунаевский. Личность очень привлекательная, с противоречивой судьбой (между прочим, в юности переписывался с Блоком).

В тридцатые годы Дунаевский выпустил в издательстве «Академия» две книги своих переводов Хафиза и Низами. В предисловии к изданной в 1935г. поэме Низами «Хосров и Ширин» он подчеркивал: «В ряду персидских классиков Низами самый яркий представитель романтической поэзии, имевший много подражателей и последователей».

В 1936г. была принята новая советская Конституция; тогда же распалась Закавказская Федерация, и Сталин выступил с докладом. Он подчеркнул, что образование советского государства пришлось на тот период, «когда отношения между разными народами не были еще как следует налажены, когда пережитки недоверия к великороссам еще не исчезли, когда центробежные силы все еще продолжали действовать». И далее: «Нужно было наладить в этих условиях братское сотрудничество народов на базе экономической, политической и военной взаимопомощи, объединив их в одно союзное многонациональное государство. Советская власть не могла не видеть трудностей этого дела. Она имела перед собой неудачные опыты многонациональных государств в странах буржуазных. Она имела перед собой провалившийся опыт старой Австро-Венгрии. И все же... пошла на опыт создания многонационального государства, ибо знала, что многонациональное государство, возникшее на базе социализма, должно выдержать все и всякие испытания.

Уже прошло четырнадцать лет. Период достаточный для того, чтобы проверить опыт. И что же? Истекший период с несомненностью показал, что опыт образования многонационального государства на базе социализма удался полностью. Это есть несомненная победа ленинской национальной политики. Чем объяснить эту победу? Отсутствие эксплуататорских классов, являющихся <...> организаторами междунациональной драки; отсутствие эксплуатации, культивирующей взаимное недоверие и разжигающей националистические страсти; наличие у власти рабочего класса, являющегося врагом порабощения и верным носителем идей интернационализма; фактическое осуществление взаимной помощи народов во всех областях хозяйственной и общественной жизни; наконец, расцвет национальной культуры народов СССР, национальной по форме, социалистической по содержанию, – все эти и подобные им факторы привели к тому, что изменился в корне облик народов СССР, исчезло в них чувство взаимного недоверия, развилось в них чувство взаимной дружбы и наладилось, таким образом, настоящее братское сотрудничество народов в системе единого союзного государства. В результате мы имеем теперь вполне сложившееся, выдержавшее испытания многонациональное социалистическое государство, прочности которого могло бы позавидовать любое национальное государство в любой части света».

Распад Закавказской Федерации в 1936г. актуализировал необходимость написания «национальной истории» уже для отдельно взятой Азербайджанской Социалистической Республики. В.Шнирельман пишет: «В 1936г. Азербайджан получил статус полноправной советской социалистической республики, и ему понадобилась... особая история, позволяющая дистанцироваться от остальных тюрков, чтобы не прослыть очагом пантюркизма (в конце 1930гг. признание родства тюркских языков объявлялось «пантюркизмом»), и от шиитского Ирана, чтобы избежать обвинений в панисламизме. В то же время в соответствии с советской доктриной, проявлявшей <> нетерпимость к «народам-пришельцам», азербайджанцам был остро необходим статус коренного народа, а это требовало доказательства автохтонности происхождения <...>.

Короче говоря, Азербайджан остро нуждался в своей истории <...>, в частности, в 1938г. Низами в связи с его 800-летним юбилеем был объявлен гениальным азербайджанским поэтом (История, 1939, с. 88-91). На самом деле он был персидским поэтом <...> В свое время это признавалось всеми энциклопедическими словарями, выходившими в России, лишь Большая Советская Энциклопедия впервые в 1939г. объявила Низами "великим азербайджанским поэтом”». Panorama.am