Analitika.at.ua. На рубеже тридцатых-сороковых годов «советский народ» готовился праздновать юбилеи «великих сынов социалистических наций». В закавказском переложении это торжества по случаю1000-летия героического эпоса армянского народа «Сасна Црер» и 750-летия эпической поэмы грузинского поэта Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Более подходящего фона для празднования юбилея Низами и не придумать – торжества в честь 800-летия поэта должны были констатировать оправданность моделирования «азербайджанской нации» и «историческую значимость» сталинских решений.

Празднование намеченного на 1941г. юбилея было отложено из-за начавшейся войны, хотя в некоторых востоковедческих институтах «скромные торжества» все же прошли. Впрочем, в самом начале сороковых годов о скорой войне думали все же меньше, чем, например, о присоединении к СССР «Южного Азербайджана» (об этом в третьей главе), а посему всем ходом шла подготовка к историческому празднику. Именно тогда и появились впервые переводы на азербайджанский тюркский язык нескольких произведений персидского классика. Отсутствие ранних исследований на тему Низами азербайджанские авторы традиционно объясняли трафаретом: «подлые агенты фашизма, буржуазные националисты, великодержавные шовинисты делали все возможное, чтобы скрыть от нас, от азербайджанского народа наследие великого его сына поэта Низами».

В 1940г. в рамках Декады азербайджанской литературы в Москве поэт Самед Вургун выступил с очередным докладом, где вновь заявил: «Подлые враги народа <> хотели отнять Низами у своего родного народа <> Но великий гений трудящихся, наш отец и вождь товарищ Сталин вернул азербайджанскому народу его величайшего поэта Низами».

Естественно, в эту пропагандистскую кампанию был втянут и первый знаток персидской литературы Агафангел Крымский. К юбилею «великого азербайджанского поэта» семидесятилетнему ученому предписывалось срочно подготовить исследование «Низами и его современники». Стоит ли гадать о том, с какой «большой неохотой» авторитетный специалист взялся за работу? Еще в 1912г. вышло третье, дополненное издание его знаменитой «Истории Персии и ее литературы», где отдельная большая глава посвящалась Низами. Крымский тогда снабдил ее не только подробной библиографией, но и новыми переводами отрывков из книги «Пятерицы». Из «Семи красавиц» он перевел отрывок «Бахрам-Гур и русская царевна» (кстати, перевод этот сопровождался обширными сносками, в которых указывалось на ошибки в переводе Эрдмана). И вот теперь, в угоду сталинскому эксперименту по построению отдельной нации в отдельной республике, этот выдающийся востоковед вынужден был обесценить все свои достижения, изменить все свои взгляды.

Драма жизни Агафангела Крымского или того же Евгения Бертельса – это иллюстрация времени и человеческих судеб в этом времени, это та жертва, которую приносили великие гуманитарии еще более великой цели. Любопытно, что в 1941г. Крымский «так и не успел» подготовить монографию. Мы не располагаем конкретными данными о причинах «безответственного подхода к делу», однако обращаем внимание на то, что в том же году его арестовали (инкриминировали многолетнюю антисоветскую деятельность, а также связи с Петлюрой и Винниченко), сослали в Казахстан, где он и скончался месяцами позже. В отличие от большинства репрессированных, ученый не был полностью предан забвению: в 1947г. – в период послевоенных юбилейных торжеств – отдельной брошюрой вышел в свет небольшой кусок из его предполагаемого сочинения, впрочем, не касающийся «национального вопроса» (он представлял мистический и религиозный срез творчества Низами). Видимо, маститому ученому удалось отстоять свой профессионализм.

О послевоенной атмосфере подготовки к юбилею позже вспоминал и Игорь Дьяконов. Выше мы цитировали отрывок из опубликованной в 1995г. его «Книги воспоминаний». В свете сказанного есть смысл вновь вернуться к впечатлениям востоковеда. «Однажды, когда в мою честь был устроен банкет на квартире директора института (кажется, переброшенного с партийной работы на железной дороге), я был поражен тем, что в этом обществе, состоявшем из одних членов партии коммунистов, не было ни одной женщины. Даже хозяйка дома вышла к нам только около четвертого часа утра и выпила за наше здоровье рюмочку, стоя в дверях комнаты. К науке большинство сотрудников института имело довольно косвенное отношение <...> В Азербайджане готовился юбилей великого поэта Низами. С Низами была некоторая небольшая неловкость: во-первых, он был не азербайджанский, а персидский (иранский) поэт, хотя жил он в ныне азербайджанском городе Гяндже, которая, как и большинство здешних городов, имела в средние века иранское население. Кроме того, по ритуалу полагалось выставить на видном месте портрет поэта, и в одном из центральных районов Баку было выделено целое здание под музей картин, иллюстрирующих поэмы Низами. Трудность заключалась в том, что Коран <> запрещает изображения живых существ, и ни портрета, ни иллюстрационных картин во времена Низами <..> не существовало. Портрет Низами и картины, иллюстрирующие его поэмы (численностью на целую большущую галерею), должны были изготовить к юбилею за три месяца.

Портрет был доставлен на дом первому секретарю ЦК КП Азербайджана Багирову, локальному Сталину. Тот вызвал к себе ведущего медиевиста из Института истории, отдернул полотно с портрета и спросил:

– Похож?

– На кого?.. – робко промямлил эксперт. Багиров покраснел от гнева.

– На Низами!

– Видите ли, – сказал эксперт, – в средние века на Востоке портретов не создавали...

Короче говоря, портрет занял ведущее место в галерее. Большего собрания безобразной мазни, чем было собрано на музейном этаже к юбилею, едва ли можно себе вообразить».

Так или иначе, но уже сразу после войны в Баку был основан музей Низами Гянджеви, в котором «золотыми буквами вдоль стены начертаны слова, сказанные товарищем Сталиным о Низами как о великом азербайджанском поэте, который вынужден был прибегать к иранскому языку, ибо ему не разрешали обращаться к своему народу на родном языке».

22 сентября 1947г. газета «Правда» опубликовала статью «Низами» за подписью заместителя председателя Союза писателей СССР Николая Тихонова: «Известно, что Низами писал свои поэмы на фарсидском языке. Этот факт был не раз использован врагами азербайджанского народа, буржуазными историками, иранскими националистами, чтобы провозгласить Низами иранским поэтом, будто бы не имеющим ничего общего с его родиной – Азербайджаном. Но эта наглая ложь никого не обманет».

В целом нужно признать, что советская публицистика по прошествии десятилетий читается с большим интересом. С одной стороны, все материалы, разумеется, фильтровались идеологически, но с другой – подобная цензура как раз и позволяет нашему современнику прочувствовать пульс эпохи, проследить за динамикой настроений того периода. Показательно выступление секретаря Союза писателей СССР Александра Фадеева. Будучи в сентябре 1947г. в Баку, он подчеркнул: «Если бы не было советской власти, самого величайшего гения азербайджанского народа, гения всего человечества Низами не знал бы сам азербайджанский народ». Это поразительно откровенное признание, с одной стороны, вписывается в контекст времени, является одним из многочисленных образцов восхваления советского строя и лично великого Сталина, но с другой – констатирует очевидное: «азербайджанская нация» веками не знала своего «выдающегося национального поэта».

Воистину, бывает ли такое?

В июне 2002г. на Каменноостровском проспекте Санкт-Петербурга состоялось торжественное открытие памятника «выдающемуся азербайджанскому поэту Низами Гянджеви». Двумя годами позже такие же памятники были установлены в Ташкенте и Чебоксарах; планируется установление скульптуры в американском Хьюстоне… Весь этот процесс является «монументальным обоснованием» безнаказанности и даже оправданности процесса присвоения представителями одного народа культурного наследия другого – закованная в металл «литейная» форма надругательства над прошлым. Это также свидетельство высокого уровня «иммунитета» сталинского наследия.

Взращенный в среде оголтелого армяноненавистничества, современный азербайджанский школьник никогда и не поверит, что «классик национальной поэзии» часто обращался к армянам и Армении.

Пустыню пересек, скакал в другой пустыне,

Спешил к Армении, к возвышенной долине.

Ведь там красавицы, бродившие толпой,

В нагорьях дни вели, покинув тяжкий зной.

Поднялся ввысь Шапур, там были в травах склоны.

Там базиликам путь открыли анемоны.

Там каждый склон горы цветов окраску взял

И в складках красных был иль желтых покрывал…

Знаменитая поэма «Хосров и Ширин», повествующая о страстной любви сасанидского правителя Ирана Хосрова II Парвиза и христианки Ширин, – один из распространенных мотивов средневековой литературы, востребованный творчеством многих персидских поэтов. Сюжет этот композиционно восходит к богатому фольклорному материалу, причем учеными и не оспаривается, что в сочинении армянского хрониста VIIв. Себеоса «История императора Иракла» и фигурирует одно из наиболее ранних обращений к этой истории, оказавшей в последующем сильное влияние на «литературное обрамление» регионального фольклора.

Несомненный авторитет в иранистике Владимир Луконин на примере поэмы «Шах-намэ» Фирдоуси рассматривал разные аспекты иранской жизни начала VIIв. и весьма охотно цитировал Себеоса: «Много больше об отношении Хосрова к христианству содержат сирийские, армянские и греческие источники. <...> В некоторых из них упоминаются сообщения, не вызывающие сомнений в их достоверности <...> Покровительство монофизитскому толку в Иране при Хосрове II (и только при нем) очень важно подчеркнуть. Монофизиткой была также и еще одна жена Хосрова, царица цариц, "христианка из земли Хузистан по имени Ширин” (Себеос, XI, с. 43)».

Агафангел Крымский подчеркивал в начале прошлого века: «Любовь сасанидского царя Парвиза к армянской княжне Ширин должна аллегорически изображать стремление души человеческой к Богу; но эта поэма <...> так живо рисует человеческие характеры и страсти, что не предупрежденный читатель не может даже подозревать здесь аллегории».

Отсюда и некоторые главы знаменитой поэмы Низами Гянджеви «Приезд Хосрова в Армению к Михин-Бану» или «Поездка Шапура в Армению за Ширин». Некоторые исследователи действительно склонны полагать, что Ширин у Низами Гянджеви была армянкой, кстати, точно так же как у Алишера Навои. Впрочем, вопрос «национальной принадлежности» царицы едва ли можно считать очень принципиальным: в аспекте изучения проблем внутренних противоречий в период Сасанидской агонии образ «монофизитки», или, точнее «прихожанки нехалкидонской церкви», показателен сам по себе. Существеннее другое: процесс трансформации персидского поэта в поэта азербайджанского – составляющая единого процесса трансформации всего этнотерриториального и историко-культурного наследия Восточного и Южного Закавказья.

Гандзак – Гянджа располагается в живописнейшей местности у северо-восточных отрогов Малого Кавказа. В советское время мне часто приходилось бывать в этом кипарисовом городе, носившем тогда имя видного большевика Сергея Кирова, одного из первых руководителей советского Азербайджана; до событий 1988-1990гг. в Кировабаде проживало много армян…

Много армян проживало в Гандзаке и в период Низами. Как отмечалось выше, оттуда был родом знаменитый правовед Мхитар Гош. Примечательно, что родился он всего несколькими годами раньше будущего классика персидской поэзии; здесь же, кстати, воспитал и своих учеников, из которых наибольшую известность приобрели Вардан Аревелци и Ванакан Вардапет. Так почему бы их не представить азербайджанцами? Да и в советское время немало уроженцев этого города достигли больших успехов в разных областях: гимнаст Альберт Азарян становился олимпийским чемпионом в Мельбурне и Риме, зодчий Каро Алабян был секретарем Союза архитекторов СССР, президентом Всесоюзной Академии архитектуры, проектировщиком известных сооружений, в том числе – разработчиком плана по восстановлению Сталинграда. Академик Абрам Алиханов также родился в этом городе; один из основоположников советской ядерной физики, он принимал участие в создании первых в стране ядерных реакторов, а в 1949г. именно под его руководством впервые в Советском Союзе был построен исследовательский реактор на тяжелой воде. Почему бы и их не представить азербайджанцами?

Декан Восточного факультета Санкт-Петербургского государственного университета член-корреспондент Российской Академии наук Иван Стеблин-Каменский совсем не случайно отмечает: «Мы готовили таких специалистов "в новообразованных государствах”, но, как показывает наше с ними общение, там очень много националистических тенденций, научных фальсификаций <...> В их трудах нет объективного взгляда на историю, на ход исторического развития. Подчас – откровенная фальсификация. Например, Низами, памятник которому воздвигнут на Каменноостровском проспекте, объявляется великим азербайджанским поэтом <> а обосновывают это тем, что он жил на территории нынешнего Азербайджана».

Территория современной Азербайджанской Республики – это синтез историко-географических, этнолингвистических, общественно-культурных, социально-демографических, идеологических и политических факторов, это геополитический проект, лоббируемый младотурками, британцами, деятелями международного социалистического движения, Иосифом Сталиным... Акценты и преследуемые цели «кураторов» совпадали не всегда, однако на некоторых исторических этапах имело место и «слияние интересов» отдельных игроков. Именно последнее и обусловило становление Азербайджанской Республики, становление ее азербайджанской социалистической нации, как и последующее наделение этой нации уже «своими героями и поэтами», «своими памятниками культуры», «своими землями». Panorama.am