Analitika.at.ua. Гандзак, один из самых патриархальных армянских городов, отличал неповторимый национальный колорит. Все в этом городе дышало армянским духом: чинары в несколько человеческих охватов, выраженная армянская архитектура, главным компонентом в которой была арка, люди, степенные и горячие одновременно. О Гандзаке можно говорить много и долго: о переименованной турками в Гянджачай реке Восканапат, с 1918 года разделявшей город на «азербайджанскую» и армянскую части и служившей «границей» между армянами и закавказскими турками, об армянских церквах, людях…

Зря я взял слово «граница» в кавычки. Она действительно была таковой. В армянскую часть города турки не заходили, она была для них табуированной зоной. Разве только молодая влюбленная парочка, прячущаяся от глаз родителей и соплеменников. Но и они не задерживались у нас, так как малые ребятишки, удивленные появлением чужих, громко кричали, показывая пальцем: «Турк! Турк!» Армянские дети до окончания школы очень мало сталкивались с закавказскими турками, разве что на речке, где с боем отвоевывали себе право купаться.

Однако был в году день, когда закавказские турки толпами приходили в армянскую часть города. Вернее, приходили они на армянское кладбище. Трудно сказать, сколько их было: наверное, никак не меньше двух-трех тысяч. Немытые, в грязных лохмотьях, они буквально осаждали наше кладбище по всему его огромному периметру, занимая «место» с ночи. Это было 2 мая.

2 мая. Вот уже 17 веков, как армяне на следующий после каждого христианского праздника день, ходят на кладбище: поклониться родным могилам, возвестить о празднике, поделиться радостью. Обычай Родительского дня принят и свято соблюдается у всех христиан. Однако в двадцатых годах прошлого века советский Азербайджан, в составе которого оказался армянский Гандзак, попытался лишить гандзакцев этого обычая. Время было «удобное», советская власть на всей территории СССР устраивала на Церковь жестокие гонения, разве мог Азербайджан не воспользоваться этим? У гандзакцев были отняты пять из шести церквей, осталась лишь самая молодая, освященная в 1869 году церковь святого Григора Лусаворича (Григория Просветителя), а тех, кто «осмеливался» отмечать церковные праздники, репрессировали. Посещение кладбищ на следующий день после церковных праздников воспринималось в качестве контрреволюционной пропаганды.

Правильно говорят: голь на выдумки хитра. Гандзакцы, а затем и окрестные армянские районы, нашли выход из ситуации, «передвинув» Родительский день на 2 мая. Советская, а, по сути своей, антиармянская власть Азербайджана противопоставить этому ничего не могла. Международный день солидарности трудящихся, разве мог быть у большевиков более значимый праздник, чем Первомай? И как можно было наказывать тех, кто «заменил» церковный праздник на советский?

2 мая было удобно еще и тем, что это был нерабочий день. Наверняка, данное обстоятельство способствовало тому, что именно этот день был выбран в качестве главного, а затем и единственного Родительского дня в году. Уже с тридцатых годов все гандзакцы в этот день посещали кладбище, а начиная с послевоенных лет, 2 мая стал самым важным днем в национальной жизни гандзакцев. К этому дню в Гандзак приезжали отовсюду: из Еревана, Москвы, Краснодара, Баку, Средней Азии. В лучшие свои времена в городе проживало примерно 70 тысяч армян, но к 1 мая это число, как минимум, утраивалось.

С раннего утра 2 мая ведущие в сторону кладбища улицы переполнялись нарядно одетыми людьми с охапками цветов. Особенно много было сирени: в Гандзаке сирень расцветала как раз к началу мая, и по всему городу распространялся нежный аромат цветов.  В руках у людей были также сумки со снедью: за огражденными решетками могилами у всех были небольшие столы. Женщины сноровисто накрывали стол – хлеб, зелень, крашеные яйца, ломтики говядины, сыр, соленья... – мужчины ставили на стол бутылки с вином и, реже, водкой. Постояв минут 15 у родных могил, выпив рюмочку за упокой души, часть людей отправлялась «навестить» знакомые могилки друзей и родственников.

Прогулки по кладбищу затягивались на много часов: в городе практически все знали друг друга. Прийти, постоять с друзьями, пожелать их усопшим царствия небесного, выпить рюмочку вина, поговорить о жизни, затем продолжить путь по кладбищу. В это же время ваши близкие и друзья приходят к вам, к вашим могилам… «Броуновское движение» людей между узкими тропками сквозь разные ограды на кладбище строго подчинялось неписаным, но строгим правилам, иногда вплоть до очередности визитов. А над кладбищем плыл чарующий звук дудука – это музыканты играли по заказу над могилами усопших. Умиротворение – вот чувство, которое читалось на лицах гандзакцев.

2 мая имело огромное значение для гандзакцев. Да простят меня жители города, но этот день воспринимался мною как траурный праздник. Почему «траурный», объяснять не надо, но надо признать, что этот день являлся сильнейшим связующим звеном гандзакцев. Давно покинувшие город люди встречались вновь, обменивались адресами, восстанавливали утерянные было связи, приглашали друг друга в гости. 2 мая объединяло гандзакцев в особую касту уроженцев и жителей города.

Было у этого дня и огромное черное пятно, это – уже упомянутые назойливые попрошайки: закавказские турки и примкнувшие к ним цыгане. К встрече с ними готовились загодя: копили мелочь, разменивали в магазинах рубли. Сумма подаяний разнилась и зависела от возможностей семьи: от 5 – 10 рублей и выше. В первые часы попрошайки турки не осмеливались заходить за ограду кладбища: они встречали с протянутыми грязными руками людей по дороге и у входа на кладбище. У многих перед собой были жестяные и медные чашки, в которые армяне бросали мелочь. Однако после полудня вначале поодиночке, затем группами, а потом и толпами турки входили на кладбище, продолжая просить милостыню и собирая оставшуюся пищу.

Не желая, чтобы турки входили за ограду родных могил, армяне собирали остатки пищи в пакет и вывешивали с наружной стороны на решетчатых оградах. Турки и цыгане не обижались (они знали отведенное им место), просто собирали пакеты, зачастую даже не дожидаясь ухода хозяев. И продолжали просить милостыню. Мелочь туркам давали, стараясь не коснуться их рук: чувство брезгливости перебарывало жалость, и последние сантиметры до протянутой руки мелочь проходила в свободном падении.

Ближе к вечеру люди расходились с кладбища. Расходились, чтобы вечером встретиться вновь. Гости, как уже было сказано, были в каждом доме, а теперь еще надо было принять людей, зашедших навестить гостей. И вновь, теперь уже по всему городу, начиналось взаимное встречное движение. 2 мая плавно превращался в день дружеских бесед и воспоминаний о прошлом, дележом планов на будущее, иногда и началом сватовства.

А утром 3 мая люди начинали разъезжаться. Разъезжаться, чтобы вернуться ровно через год. Приехавшие из близких краев уезжали на машинах и автобусах, другие отправлялись в аэропорт. Гандзак стремительно возвращался к будничной жизни.

Сегодня нашего кладбища уже нет. Вначале турки демонтировали и забрали наиболее дорогие надгробные камни и плиты, затем добрались и до более скромных надгробий. Потом уже на части кладбища была построена бензозаправочная станция, потом что-то типа парка и несколько новых домов. Кладбища не стало, осталась лишь память. Память о Родине, о домах, о камнях, о взращенных нашими руками деревьях, о земле, гревшей наши босые детские ноги.

Мы обязательно вернемся в наш Гандзак. Вернемся и возведем на месте нашего кладбища Монумент памяти. Все будет как прежде. За одним исключением: в нашем городе и на нашем кладбище нищих больше не будет. Левон МЕЛИК-ШАХНАЗАРЯН, Voskanapat.info