Analitika.at.ua. Об Армении, ее народе, ее страданиях и ее коньяке

Автобус остановился на границе Грузии и Армении. Меня как единственного американца среди пассажиров провели мимо солдат, лениво поигрывающих автоматами, в сарай с надписью "Паспортный контроль”. Пограничник — он был без рубашки — варил суп. Оторвавшись от этого занятия, он быстро распечатал на лазерном принтере въездную визу, но категорически отказался принимать сбор (15 долларов) в грузинских лари. К счастью, еще в автобусе мне удалось выпросить у попутчицы достаточно армянских драмов, и я мог продолжить путь в Гюмри — второй по величине город Армении. На этот захолустный КПП в глубине Южного Кавказа меня привели слухи: армянский бренди якобы настолько хорош, что французы когда-то разрешили называть его гордым именем "коньяк”. Поэтому, путешествуя по Турции и Грузии, я решил заехать еще и в Армению и посетить знаменитую фирму Yerevan Brandy Co., где делают тот самый "дипломатический бренди”, что, как рассказывают, помогал Сталину и Черчиллю договариваться в те дни, когда "холодная война” еще не началась.

Подождав еще 20 минут, пока наш водитель закончит партию в нарды, мы наконец двинулись дальше, от нечего делать глядя в старый телевизор, подвешенный под потолком — там крутили видеоклипы сексуального вида певичек. Карни — женщина, одолжившая мне деньги на визу — угостила меня яблоком, печеньем и мармеладом. Я с благодарностью принял эти дары: дорога оказалась долгой. За окном мелькали пологие холмы и древние церкви. После десятилетий коммунистического строя и брежневского "застоя” в семидесятые здесь сейчас всерьез относятся к сбережению ресурсов, но об утилизации отходов никто особо не заботится.

Гюмри оказался большим городом со следами былой красоты, но сильно запущенным. Большинство зданий, заслуживающих внимания, относятся к временам российской империи; их элегантные фасады потрепаны временем и явно нуждаются в покраске. И хотя небо над городским центром было ослепительно синим, а облака резали глаз белизной, вокруг меня царили лишь разные оттенки серого. В поисках местного колорита я отправился бродить по городу — до ужина с американцами, работающими здесь по линии гуманитарных организаций, времени было больше чем достаточно.

Именно здесь, в Гюмри, закончила свое двухлетнее существование первая армянская независимая республика: в 1920 году, потерпев поражение в войне с Турцией, она была аннексирована Советской Россией. Город очень сильно пострадал во время Спитакского землетрясения в 1988 году, унесшего 25 тысяч жизней и сравнявшего с землей целые кварталы в центре Гюмри. И сегодня, через 20 с лишним лет, то тут то там встречаются развалины многоэтажек и поврежденные дома, до которых так и не дошли руки строителей. С одного из холмов на город смотрит поставленный в советское время монумент "Матери-Армении”, обещающий мир за счет силы, но сегодня большинство жителей не обращает на него особого внимания. Полюбовавшись на несколько очень симпатичных церквей и электроподстанцию — на вид самую опасную из всех, что мне довелось встречать, — я взял такси и отправился в расположенный неподалеку от города Мармашенский монастырь. По дороге мы миновали большую российскую военную базу (жизнь там явно бьет ключом), а затем целый квартал недостроенных и заброшенных жилых домов — унылое кладбище бетонных плит и ржавой арматуры.

Главный храм монастыря, построенный тысячу лет назад, сохранился на удивление хорошо — это особенно бросается в глаза на фоне разрушений в Гюмри. Мы с таксистом обошли территорию, а затем он повел меня к ручью на дне небольшого ущелья, пересекающего долину. Водитель, не обращая внимания на разбросанный повсюду мусор, улыбнулся и произнес по-русски: "Очень красиво, да?” Затем он ничтоже сумняшеся швырнул окурок в воду.

В тот же вечер американцы из гуманитарной организации долго рассказывали мне, что им нравится в Армении, а что нет. По их словам, армяне, как и многие из их соседей, — народ консервативный и религиозный; понять их порой бывает нелегко. В принципе они люди гостеприимные, но поначалу могут показаться необщительными и даже мрачными. Страна все еще ищет свой путь после распада СССР, страдая от высокой безработицы и коррупции. Это, а также острый конфликт с соседним Азербайджаном и разногласия с Турцией из-за масштабов геноцида армян порождает у населения нечто вроде общенациональной депрессии.

Мы ужинаем в рыбоводческом хозяйстве недалеко от города — это место известно только знатокам; едим удивительно вкусную свежевыловленную рыбу. Рассказ о том, что я приехал сюда попробовать знаменитый армянский бренди, вызвал у американцев живое любопытство. "Здесь контрафактных бутылок этой штуки чуть ли не больше, чем фальшивых банкнот”, — заметил Скотт, у которого я остановился. Мы провели за столом несколько часов, попивая средненькое пиво и болтая о всякой всячине.

На следующее утро я отправился в Ереван. Моя новая знакомая Карни пришла проводить меня на автовокзал и на прощание вручила несколько плиток русского шоколада. Таксист уговорил взять попутчика — юного солдата в новеньком мундире. Два часа пути до столицы прошли в гробовом молчании. Когда мы добрались до места, первый же встреченный подросток окликнул меня: "Эй, Джонни, Джонни!” (местная молодежь всех американцев называет "Джонни”). Надо полагать, меня выдал рост, непривычно бледная кожа и неосмотрительный выбор багажа — пестрый рюкзак емкостью в 30 кило бросается в глаза.

Ереван разительно отличается от Гюмри: это современный город, где живет больше миллиона людей — треть населения Армении. На обсаженных деревьями центральных улицах полно роскошных магазинов; там же нувориши покупают в фешенебельных высотных домах квартиры, на которые простым людям пришлось бы копить лет 500. Здесь денег тратят больше, чем зарабатывают: многие армяне живут за счет денежных переводов от родственников-гастарбайтеров.

Ереван — един в трех лицах, и каждое из этих лиц по-своему не лишено очарования. Первый Ереван — бедный, но гордый, второй — доставляет наслаждение своей интеллигентностью, третий — яркий, но безвкусный: золотые цепи и "показушные” дорогие мобильники. Поскольку цены в местных гостиницах колеблются от высоких до заоблачных, я мимо дорогих ресторанов и пустующих фешенебельных многоэтажек направился в северную часть центра, на площадь Оперы: там на верхнем этаже красивого жилого дома, построенного в 1950-х для ереванских деятелей культуры, находятся меблированные комнаты Анаит Степанян. Они состоят из двух отдельных спален на несколько человек, в изобилии снабженных туалетными принадлежностями, и общей гостиной, увешанной великолепными абстрактными полотнами, написанными отцом хозяйки.

Приняв душ и заглянув в бункероподобное здание рынка, где торгуют разнообразными пряностями, я решил в оставшееся до экскурсии на коньячный завод время посетить памятник жертвам геноцида. Этот мемориал — Цицернакаберд — находится чуть к западу от центра города: он посвящен памяти тех, кто погиб в ходе депортации армян из ряда провинций Турции в 1915 году, незадолго до крушения Османской империи. Армения утверждает, что это был спланированный геноцид, жертвами которого стали 1,5 миллиона человек; турецкая сторона настаивает, что жертв было значительно меньше и произошедшее стало результатом войны и сопровождающих ее потрясений.

Армяне, однако, уверены в своей правоте. Первое, что видишь, подходя к мемориалу, — это 44-метровая стела на вершине холма, разделенная надвое глубоким разломом — она символизирует расколотость армянской диаспоры и волю народа к возрождению. Рядом, внутри двенадцатигранного конуса, горит вечный огонь. Поблизости находится и Музей геноцида, где хранятся документы и изобразительные материалы из ряда стран, свидетельствующие о произошедшим. Увиденное меня глубоко тронуло; погруженный в раздумье, я бродил по комплексу, пока не понял, что опаздываю на следующую экскурсию — ту, ради которой я сюда приехал.

Завод находится примерно в миле от мемориала; в спешке я заблудился, и в поисках главного входа мне пришлось обежать его территорию кругом. Минут через десять после назначенного времени симпатичная девушка-экскурсовод повела меня — изрядно вспотевшего — в небольшой музей, а затем обширное помещение, где хранятся бочонки с бренди, преподнесенные главам различных государств. Среди них — подарки российским президентам Борису Ельцину и Владимиру Путину. Бочонки остаются на заводе, пока напиток не достигнет возраста, выбранного новым владельцем; затем он сам или его потомки смогут забрать подарок.

...Кульминация экскурсии — посещение дегустационного зала, где мне предложили три бокала бренди — семи-, десяти- и двадцатилетней выдержки. Пока я потягивал напиток, пытаясь оценить особенности букета каждого из трех сортов, экскурсовод рассказала мне о парижской Всемирной выставке в 1900 году. Именно там ереванский бренди получил Гран-при и право называться коньяком. С тех пор история была не слишком милосердна к Армении, но ее коньяк неизменно пользовался популярностью у самых взыскательных ценителей в России. Сегодня Yerevan Brandy Co. — она теперь принадлежит Pernod Ricard — снова пытается выйти на рынки за пределами постсоветского пространства и делом доказывает, что ее бренди — продукт мирового класса. И, может быть, в один прекрасный день он снова сможет носить имя "коньяк”.

Тайлер ГАТРИ

Источник: Новое время