Analitika.at.ua. «Самое главное - оправдать для нации твое существование, а все остальное вторично». Это слова бывшего кибернетика, бойца батальона «Смертники», основателя ансамбля традиционной песни и танца «Карин», культуролога Гагика ГИНОСЯНА,- человека, который знает цену жизни и смерти. И хотя те военные времена были наполнены для него высшим смыслом, ибо «день тогда шел за год», тем не менее он считает, что его война еще не началась. И на войну пошел потому, что «именно там я был нужен больше всего».

Капитан запаса. После подписания перемирия окончил военную академию в Москве. Сейчас работает военруком в школе.

Война больше всего запечатлелась для меня как время национального пробуждения: Театральная площадь, первые митинги и мое вступление в ополчение прямо во дворе Оперы… Потом мне посчастливилось быть в отряде Леонида Азгалдяна. На подиуме я его не видел, но говорят, что он, увидев, что происходит, махнул рукой и сказал: «Эта борьба перерастет в военное столкновение»,- и пошел делать оружие. Первыми оружейниками, первыми изготовителями оружия в независимой Армении были Леонид Азгалдян, Александр Таманян - внук и тезка знаменитого архитектора, и Карен Григорян. Они первыми начали изготовлять и испытывать оружие. Двое из них были известными физиками: Леонид Азгалдян, неизменный командующий «Армии освобождения», окончил Московский университет им. Ломоносова, а Александр Таманян был серьезным ученым-физиком, причем оба они занимали довольно весомые посты, один в Институте лазерной техники, другой - в Институте физики. А Карен Григорян был химиком и до сих пор работает на благо Родины.

Они сконструировали аналог миномета, причем из подручных материалов. В первый период войны, когда хронически не хватало оружия, это было подлинное спасение.

В первый раз я записался ополченцем не то в 1988-м, не то в 89-м. Тогда я только-только женился. Отец был против того, чтобы я пошел воевать до того, как обзаведусь ребенком, говорил: сначала реши свои проблемы, потом иди.

По каким-то причинам ополченский отряд не состоялся. Во второй раз я всерьез задумался о том, с кем пойти. Потому что порой в отряды записывались и люди, моральный уровень которых вызывал большие сомнения, и оказались они, как и ожидалось, горе-вояками. Поэтому для меня было очень важно, с кем идти - чтобы я и сам был уверен, что делаю правое дело и на нужном месте. Я работал в Институте физики, по прежней профессии кибернетик. В проходной института увидел однажды объявление: нужны люди, способные стрелять из противотанкового оружия, и указывался кабинет. Я пошел, обратился к секретарше, ведущей записи. Тут со мной заговорил какой-то человек, начал задавать вопросы. Я рассердился, сказал, что пришел не к нему. Он говорил очень вежливо, а мне казалось, что он лезет в мои личные дела. Тогда он сказал, что сам написал это объявление. Мы познакомились: это был Александр Таманян. Это был благороднейший человек - кристальной чистоты и истинный патриот. По моему мнению, всех участников войны можно разделить на три группы. Первые, примерно десять процентов, утвердились у власти и уже в мирное время допускали прегрешения против народа. Вторые, процентов восемьдесят, стали «обиженными» - они обиделись на то, что их вклад и усилия в войну не были оценены достойно. И только десять процентов продолжили и в мирное время делать свое дело. Тот же Таманян считал, что он на войне, поскольку именно там он сейчас нужнее всего. Сердился, когда хвалили за то, что внес весомый вклад в победу и был командиром секретного «Взвода Х», и обижался, когда упоминали, что был серьезно ранен. Именно этот тип людей стал для меня образцом и примером не скажу героя, нет - нормального человека, потому что именно нормальный человек должен пытаться быть там, где нужда в нем больше всего, а не там, где легче или выгоднее.

Духовный акцент войне придали именно такие люди. Не хочу принижать сделанное другими, но такие, как Таманян, «кристаллизировали» войну. Война не может не иметь грязного лица, но благодаря таким людям она самоочистилась, и народ простил многие ошибки именно потому, что такие люди были.

***

После гибели Леонида Азгалдяна наш секретный «Взвод Х», возглавляемый Таманяном, присоединился к батальону смертников. Все в этом взводе были из ученых, поэтому нам и предложили присоединиться к смертникам для испытания нового секретного оружия. Я не имею права говорить, что это было за оружие, но оно выдержало серьезные испытания. Оно было использовано в шести разных точках, и во всех точках результаты были более чем очевидные. Среди азербайджанцев возникала паника, потому что происходили непонятные для них вещи, и они панически бежали с поля боя.

Было создано четыре поколения этого оружия. Последний образец был просто великолепен. Но самым «замечательным» оказалось то, что испытания оружия были… запрещены. Как оказалось, против него выступало мировое сообщество. Заявлялось даже, что «Взвод Х» будут судить международным судом…

***

Со мной произошел невероятный случай, о котором я написал в своей книге «Привет, ребята!». Воюя в составе «Взвода Х», я уничтожил два вражеских танка. Представьте, уничтожение первого танка не вызвало у меня никакого воодушевления, сам не знаю, почему. Может быть, потому, что был уставшим, невыспавшимся. Подлинный восторг вызвало уничтожение второго танка, потому что тогда мне выпал случай взглянуть смерти прямо в глаза. Мы были возле села Члдран. На опушке со стороны села Дрмбон показался вражеский танк и открыл огонь. Все закричали: «Танк! Танк!» - и уставились на меня, потому что противотанковое оружие было у меня. Но поскольку кричали, размахивали руками и тыкали пальцами сразу 15 человек, я не сразу разобрался, где и что. Среди нас был пожилой боец по имени Грач. Я ему сказал: самый серьезный среди нас, наверное, ты, давай ко мне в окоп, покажешь, чтобы я мог сориентироваться. Он показал, но не успел я прицелиться, как танк скрылся в лесу. Стемнело, танк так и не появился. Всю ночь мне снился этот танк: будто он выезжает из леса и начинает стрелять. Я вскакивал, чтобы выстрелить по нему, но оказывалось, что все еще ночь. Несколько раз так вскакивал… А когда утром окончательно проснулся, решил во что бы то ни стало уничтожить этот танк, однако до 3-4-х дня он так и не появился. Я было разочаровался: не повезло, не удастся подбить его… Но около 4-х часов танк снова появился и открыл стрельбу. Враг понял, что у нас имеется противотанковое оружие, и сосредоточил огонь по моей позиции. Нас в окопе было пятеро, да еще и оружие туда затащили, чтобы не повредило. Снаряды ложатся то справа, то слева, то есть враг корректирует огонь, берет в «вилку». Не выдерживаю, хочу ответить, а Арам Коцинян из нашего отряда кричит: «Не высовывайся!». Я в ответ: «Я должен стрелять!». Мы все думали, что очередной снаряд попадет прямо в нас, что мы все обречены и сейчас погибнем. Тем не менее я решил вылезти из окопа и выстрелить. Арам говорит: не сейчас, пусть он еще раз выстрелит, а когда будет перезаряжать пушку, тогда и вылезешь. Так я и сделал. Улучив момент, быстро выскочил из окопа в открытое поле. Казар Гамбарян вложил ракету, и я, думая, что не успею, выстрелил не целясь. Вижу, ракета идет мимо цели. Противотанковая ракета управляется по проводам, поэтому есть возможность скорректировать ее полет. Два километра ракета пролетает за 8 секунд, так что у меня имелось всего несколько секунд, иначе мне грозила гибель: следующим снарядом враг наверняка накроет меня на открытой местности, и в самом лучшем случае мне грозит участь инвалида. И вот с этим страхом смерти в сердце начинаю лихорадочно крутить верньеры. В этот самый момент и случилось то, что, наверное, напрямую связано с мистикой: время словно замедлилось. Может быть, это мне просто показалось, но все происходило очень замедленно. За эти восемь секунд перед моими глазами пронеслась вся моя жизнь - от детских лет до этого самого мгновения. И я успел за эти несколько секунд скорректировать полет ракеты. Я попал. И не просто попал - от взрыва башню танка подбросило вверх. Даже если б я с самого начала взял верный прицел, было бы просто невероятно, чтобы я с двух километров попал так удачно - точно под обрез башни и в том самом месте, где находится боекомплект. То есть взорвался весь боекомплект танка. И тут я вскочил с земли и пустился в пляс, заодно обзывая турок всякими непотребными словами, ничего не видя и не слыша от восторга. Пришел в себя от сильного подзатыльника Арама Коциняна. Я упал, а меня за ноги затащили в окоп и ругают: «Ты что, сдурел? По тебе снайпер лупит, а ты танцуешь!..». А я ведь ничего не слышал. Я был просто в стрессовом состоянии, ведь уже мысленно расстался с жизнью. Это чувство, когда смотришь смерти прямо в глаза… Те, кто утверждает, будто никогда не боится, врут, потому что только дураки ничего не боятся. Бесстрашие - это не отсутствие чувства страха, а умение преодолеть его.

***

Моими кумирами на войне были в 1992-м Леонид Азгалдян, а в 1993-м - Монте Мелконян. Побеждать им помогала нравственность. Их гений был нравственным. А когда полководец нравственен, за ним любой солдат последует даже на смерть. Пока враг не увидит в твоей нации готовности к жертвенности, он никогда не даст жить спокойно. Мы победили только потому, что в нас была эта закваска жертвенности. И как только враг увидит, что этой закваски в нас нет, то на следующий же день пойдет на нас войной.

***

Война похожа на собаку: если ты ее не боишься, то она убежит от тебя, а если испугаешься, догонит и укусит сзади. Пацифистские народы наказываются смертью. Мы никогда не были милитаристами, но не должны быть и пацифистами. Наш величайший недостаток - пацифизм. Это когда нация пьет не за героя, а за мир… Поднять чашу за героя означает не ратовать за войну, а уважить великих. Когда мы научимся воздавать должное героям, когда мы будем дорожить своей победой, независимостью больше, чем миром, то войны не будет.

Арпи СААКЯН

Источник: Собеседник Армении