Analitika.at.ua. «Термин «перезагрузка» начинает реально претендовать на место в российской тройке «слов года».
Как помните, в 2007-м это были «гламур», «нанотехнологии» и «блог», в 2008-м – «кризис», «коллайдер», «война». Нынче «reset» дискурсивно номинируется в топы слов, что обозначают некие вехи, этапы и прочие поворотные моменты». С мнением российского политолога Олега Реута, процитированным выше, сложно спорить. И первый с момента вступления в должность президентский визит Барака Обамы в Москву является наглядным символом этой тенденции.
На сегодняшний день отвечать на вопрос, удалась или провалилась «перезагрузка», как минимум преждевременно. Во-первых, сам термин, введенный в политический и политологический оборот, пока еще не стал чем-то большим, чем удачное изобретение советников нового американского президента. Во-вторых, любая смена внешнеполитических вех – это определенный процесс, который требует времени и проверки делами. Ведь одно дело – заявить о намерениях (даже самых позитивных), а другое – реализовать их в конкретных сферах, напрямую затрагивающих двусторонние отношения США и России. Впрочем, и не только этих двух стран, поскольку «перезагрузка» будет апробирована в различных регионах мира, начиная от Ближнего Востока и заканчивая Центральной Азией и Южным Кавказом.
В этой связи чрезвычайно важны не абстрактные рассуждения о возможности или невозможности установления прагматичных и взаимовыгодных отношений между Москвой и Вашингтоном, а рассмотрение конкретных полей, в которых предполагаемая «перезагрузка» будет иметь место. Такой разговор позволит «приземлить» дискуссию о том, какие отношения РФ и США могут считаться наиболее оптимальными, а также о том, какой коридор возможностей существует для взаимного сближения между странами.
Южный Кавказ в этом плане представляет особый интерес. Во-первых, в прошлом году этот регион существенно повысил свою геополитическую капитализацию. Здесь имел место первый после 1991 года случай пересмотра границ между бывшими республиками Советского Союза. Здесь же имел место первый военный конфликт между странами – членами Совета Европы. На Южном Кавказе возникли первые в Евразии «частично признанные государства», а развитие конфликтов там стало своеобразным «моментом истины» для международных институтов.
Эффективность многих из них (ООН , ОБСЕ , Совет Европы) событиями на Кавказе была поставлена под справедливое сомнение. Динамичное развитие событий в этой точке Евразии поставило немало и международно-правовых вопросов (начиная от самого факта существования международного права как признаваемой и легитимной системы и заканчивая проблемами эффективного международного арбитража).
Во-вторых, именно Южный Кавказ долгие годы был «яблоком раздора» между Россией и США. То есть в значительной степени именно вследствие кавказских событий Вашингтон и Москва пришли к той точке в развитии двусторонних отношений, которые теперь и требуют «перезагрузки». В других частях бывшего ССР Москва гораздо в большей степени демонстрировала свою готовность кооперироваться с американцами. После 2001 года она признала интересы США в Центральной Азии. В разрешении приднестровского конфликта Россия традиционно ориентировалась на многосторонние миротворческие усилия. Южный же Кавказ, многими нитями связанный с ситуацией на российском Северном Кавказе (это 7 субъектов РФ полностью и два частично), рассматривался российским руководством, как зона «особого внимания». В этой «особой части» бывшего ССР находятся «форпост России» (так в официальном дискурсе определяется Армения), «стратегический партнер» (Азербайджан) и главный раздражитель (Грузия). Именно в Грузии случилась первая из серии «цветных революций» «революция роз», которая была расценена Москвой как прямое и неприкрытое американское вмешательство в сферу «особого внимания». Вашингтон же, признавая привилегированные интересы России в странах бывшего ССР в первой половине 1990-х гг., уже в конце прошлого десятилетия принципиально изменил свои подходы. Отныне США были готовы к кооперации и к конкуренции с РФ , но не с молчаливым признанием российского доминирования. Более того, такое доминирование стало напрямую связываться с усилением авторитарных тенденций внутри самой России. «Чем меньше демократии внутри РФ , тем более интенсивна ее активность в ближнем зарубежье», – формула, ставшая основой американского подхода времен предыдущей администрации.
«Цветные революции» стали знаковым событием в процессе смены подходов Белого дома. И Кавказу в этой смене отводилась немалая роль. Тем паче, что этому помогали три параллельных процесса. Первый можно определить как кризис инерционной внешней политики России, которая переоценила свои ресурсы и фактор российского влияния на пространстве бывшего ССР . Второй можно определить как завышенные ожидания от прихода США на Кавказ, существующие в самих странах региона. Утратив некоторые иллюзии, связанные с Россией, каждая из стран Кавказа начала выстраивать свои двусторонние отношения с США. Более того, каждая из них (в разной степени и с разными темпами) была заинтересована в расширении сферы американского проникновения в регион. И, наконец, третий процесс, реализация амбициозного американского геополитического проекта «Большой Ближний Восток», в котором Южному Кавказу отводилась роль тыла.
Все это привело к тому, что даже помимо воли собственно Вашингтона и Москвы многие противостояния в регионе стали рассматриваться как «посреднические войны» («proxy wars») между великими державами, в которых Грузия, Армения, Абхазия, Нагорный Карабах или Азербайджан выступают только в качестве пешек в большой игре. Такое восприятие американской и российской кавказской политики кавказскими игроками в начале 2000-х годов стало одним из доминирующих. Трагические события прошлогодней «пятидневной войны» доказали, что такое восприятие - это не только результат интеллектуальных построений политиков и дипломатов. Попытки использовать противоречия великих ради реализации своих локальных интересов и целей были со всей очевидностью продемонстрированы в Южной Осетии и в Абхазии. И это, среди прочего, стало одной из причин «перезагрузки» российскоамериканских отношений. Тем паче, что в годы «холодной войны» и Москва и Вашингтон получили немало уроков того, как их «глобальные ресурсы» использовались в корыстных интересах «третьими силами» (ООП , афганское движение, террористические организации левацкого и крайне правого толка).
Однако за признанием невозможности быть втянутыми (помимо воли Вашингтона и Москвы) в «посреднические войны» должны следовать конкретные шаги, демонстрирующие готовность сторон отказаться от прежних подходов и представлений. На сегодня мы можем констатировать, что на кавказском направлении такое «обновление» пока что не предвидится. С одной стороны, и Вашингтон и Москва продемонстрировали неготовность что-либо менять на грузинском направлении. «Страхи и надежды – так можно описать ожидания Грузии от предстоящей встречи президентов США и России Барака Обамы и Дмитрия Медведева», - пишет влиятельный грузинский политолог (в недавнем прошлом министр науки и образования) Гия Нодия. Однако кавказского пакта наподобие пресловутого соглашения Молотова–Риббентропа в Москве не было сделано. Россия по-прежнему считает этнополитические проблемы Грузии решенными, а Абхазию и Южную Осетию – независимыми странами, в то время как США повторяют, как мантру, тезис о поддержке территориальной целостности.
Казалось бы, применительно к Нагорному Карабаху позиции Вашингтона и Москвы намного ближе. Свидетельством тому – подписание совместного заявления трех президентов (два из которых – российский и американский) по «обновленным принципам» карабахского урегулирования. Однако здесь другая проблема. Усталость «великих держав» от многолетнего конфликта, их нежелание вникать в детали и в тонкости мирного процесса выдаются за «добрую волю» и едва ли не за образец эффективного миротворчества. Однако даже беглого взгляда на заявление трех президентов достаточно, чтобы увидеть внутренние противоречия и нестыковки «обновленных принципов».
Между тем, и до «перезагрузки» Москва выражала свою готовность к сотрудничеству по широкому блоку стратегических вопросов (от противодействия терроризму до иранского или корейского вопроса или Афганистана). Вспомним хотя бы нашу поддержку США в дни после 11 сентября 2001 года или слова Владимира Путина о готовности Москвы вступить в НАТО . Главной же проблемой, жестко разводившей по разные стороны США и РФ , было именно постсоветское пространство, и, прежде всего, Южный Кавказ.
Планируя стратегии на постсоветском пространстве, американцы так и не смогли отказаться от такой навязчивой идеи, как отождествление России с авторитарными и архаичными тенденциями. При этом интересы России (которые объективно у нее присутствуют вне зависимости от внутриполитической динамики) нередко не принимались в расчет. Напротив, РФ , видя в политике США проявления «гегемонизма», отказалась от критического самоанализа собственных провалов и ошибок, а также понимания заинтересованности самих стран Южного Кавказа в американском присутствии.
В этой связи для того, чтобы процесс «перезагрузки» стал успешным, Вашингтону необходимо признать, что роль России на территориях бывшего ССР не может быть такой же, как ее роль в Африке или в Латинской Америке. В то же время российской дипломатии необходимо также понять и признать трудные, но уже всем очевидные истины. Прежде всего, не следует экстраполировать наши расхождения с США на Южном Кавказе на весь комплекс двусторонних отношений. Что бы ни случилось в Грузии или в Азербайджане, кооперация на афганском направлении нужна и выгодна объективно и Москве, и Вашингтону. Во-вторых, надо понять, что никакие двусторонние отношения не могут по определению быть только конфронтационными или, напротив, кооперативными. Согласие по отдельным вопросам будет неизбежно компенсироваться конкуренцией. Важно только не превращать неизбежный конфликт интересов в «цивилизационное противоборство» или «конфликт ценностей».
Сергей Маркедонов
Источник: Ноев Ковчег |
