Analitika.at.ua. Сильва празднует своё девяностолетие. Я не оговорился. ОНА празднует вместе с нами или мы с ней – всё равно! Мы познакомились с ней в тот очень далёкий теперь уже, мой самый первый приезд в Армению. В одно время мы оказались визитёрами Католикоса всех армян Вазгена Первого. Он, тогда еще сравнительно молодой и недавно вступивший на священный трон, водил нас по своей только что отремонтированной и обставленной заново резиденции и показывал её зал за залом. С Сильвой были какие-то американки. В одной из комнат он обратил их внимание на занавеси, портьеры: «Нравятся? – спросил он и галантно добавил: – Если нет – прикажу сменить…»

Вазген I однажды – много лет спустя – пришел в гости к Сильве. Время было тяжелое, блокадное, голодное. Собрался очень узкий круг, человек пять-семь. Мы были званы на хариссу. Но когда мы увидели стол, уставленный закусками, то обомлели от обилия всего такого, что напоминало нам забытые годы и яства. Вазген вошел последним, грустный, похудевший. Увидев стол, он воскликнул с удивлением: «Вы же обещали только хариссу, а это откуда?..»

«А это – чтоб не говорили, что я ванская…»

Шутка, хорошо понятная армянам. По традиции уроженцы окрестностей озера Ван подозреваются в скуповатости. Может, оно так отчасти и есть. А Сильва девочкой во время резни бежала из Вана и пришла с матерью пешком в Армению. Она также, стало быть, слыла ванской.

Смерть Сильвы Капутикян была для меня жестоким ударом. Сколько времени провели мы вместе в Ереване и Москве! Я смог оценить ее отточенное остроумие, чёткость мысли и серьёзность. Ей не нравилась власть в Армении, нравы, клановость, коррупция. И никакие награды (отказалась от ордена), поблажки, заискивания ничего не могли изменить. Она говорила мне (и даже написала на своей книге стихов): «Вам легче, вы живёте в далеких веках Армении – в двенадцатом, тринадцатом… Я живу в сегодняшнем, поэтому удивляюсь постоянству вашей любви…»

Ей было бы сейчас 90.

Она вообще очень серьезно относилась к своим юбилеям, любила их праздновать. Сначала в Ереване, потом в Москве, затем в зарубежных поездках – в каждой стране. Так юбилей растягивался, и даже иногда было трудно сказать, сколько же ей, люди спорили – ей семьдесят или семьдесят пять?..

Вспоминаю один из ее юбилеев. Сколько же ей тогда было? Помню, я забрался на галёрку, оттуда открывался обзорный вид на зал и на сцену.

На сцене недалеко от Сильвы сидел Сос Саркисян, была видна его загорелая лысина и серебряная круглая борода. От Союза писателей сидел Размик Давоян, всегда меня поражавший чернотой своей головы и бороды, а теперь, оказывается, крепко поседевший.

Чуть поодаль, перед горой цветов царственно восседала Сильва. Виден был серый каракуль её волос и её лицо, просто сложённое, облагороженное возрастом и мудростью.

Накануне я был у неё дома, заходил за билетами на юбилей. Она молодо и бодро сидела в гостиной за низким столиком, подписывала тонкие книжечки с её фотографиями разных лет и стихами. …Гляжу на этот низкий столик, за которым пишет Сильва.

Как часто я сиживал за ним в свои наезды в Ереван. Раз с Овиком Ахвердяном мы в шутку заспорили, сколько небольших рюмок помещается в хрустальном графинчике с коньяком, который поставила перед нами Сильва (сама отлучилась поговорить по телефону). Заспорили, пересчитали, так сказать, проверили на практике. Не помню, кто выиграл. Но помню лицо Сильвы, когда она (не скоро) возвратилась и увидела пустой графинчик.

Возвращаюсь к тому старому юбилею. Сижу на галёрке, слушаю ее стихи, которые читает не она, а артисты.

Снова и снова гляжу на ее склоненное лицо. Скольких безмолвных женщин она была выразительницей, голосом, сколько их, разбитых судеб, горящих безнадёжной любовью сердец обрело в стихах Сильвы Капутикян своё выражение…

Темы ее патриотических стихов, ставших классическими, хрестоматийными, с годами зазвучали в ее документальной прозе, в ее выступлениях по радио, телевидению. И вообще везде, где есть возможность обратиться к людям. Это может быть даже застольный тост или речь на одном еще запомнившемся мне юбилее.

Он проходил в Театре Сундукяна. Сильва с трудом поднялась по крутым ступеням на сцену и обратилась к Сосу Саркисяну, юбиляру. При этом она достала солидный ворох листов и прочла их все до конца. Как я понял, это было выступление на классическую тему поэт и царь, артист и власть. Артист, как и поэт, не должен поддаваться соблазнам, какими бы прелестными они ни были!

Сильва упрямо читала свой текст, не сообразуясь с тем, как на неё поглядит президентская рать, сидевшая в ложе и слушающая не совсем приятные вещи. Так она выступила на семидесятилетии Соса Саркисяна. Помню то удивительное ощущение, которое испытал я после окончания торжества, когда спускался по бесконечным лестницам со своей галёрки. Была весна, самое начало. Ещё задолго до выхода я почувствовал запах только что отошедшего дождя, умытой природы и тополей, которые за этот вечер совсем развернули свои клейкие листы.

А когда выходил, увидел в небе ласточек, незаметно прилетевших в город. Они низко кружились, не обращали внимания на людские радости, заботы, надежды. Равнодушная весна стояла на пороге. А ласточки томительно звенели, переговаривались между собой.

И всё то новое, молодое, что рождается каждой весной, было полно надежд. От оглушительного запаха тополей сжималось сердце, и я чувствовал слёзы, стоящие где-то близко у горла. И знал: да, это так, но это всё уже было, было! Бывало много раз. Бывало и обманывало, и снова следующей весной прельщало.

И так будет, пока мы живы.

Ким Бакши

Источник: noev-kovcheg.ru