Analitika.at.ua. В конце февраля армянство всего мира отметит скорбную дату – 25-ю годовщину геноцида армян в Сумгаите. В 1989 году в Ереване вышел сборник «Сумгаитская трагедия в свидетельствах очевидцев», в котором были собраны записанные по горячим следам рассказы вырвавшихся из ада сумгаитских армян. В числе множества прочих мероприятий, посвященных трагической дате, готовится к печати второе, дополненное издание этого уникального сборника.

Продолжаем публиковать эти свидетельства, которые невозможно читать без содрогания, боли и потрясения…

М.КАРИНЕ /КАРИНА/ ГРИГОРЬЕВНА

Родилась в 1964 году

Проживала по адресу: Сумгаит,

3 микрорайон, д.17/33 б, кв.15

Работала секретарем-машинисткой в сумгаитском СМУ треста "Азсан-техмонтаж", являлась секретарем комитета комсомольской организации СМУ

27 числа мы с сестрой Мариной пошли в кино, на сеанс в 7 часов. До фильма мы заметили: человек 60-70 стояли возле трибуны у горкома партии, но они молчали, никаких разговоров, мы так и не поняли, в чем дело. Начался фильм. Минут через 30 ленту остановили. Ворвалась толпа. Человек 60. Поднялись на сцену. Ну, в основном были молодые люди от 16 до 23 лет. Требовали, чтоб на сцену вышла армянка, говорили нецензурные слова, говорили, что решили показать, на что способны азербайджанцы, что они могут сделать с армянскими девушками.

Никто никак не отреагировал, ни одного звука из зала не было издано. Потом они помолчали, посмотрели, стали выходить постепенно. Мы еле-еле досидели до конца фильма.

Мы с Мариной шли, улица Ленина была забита, это центр, улица Ленина была забита молодежью. Они кричали, что-то о Карабахе, об армянах. В общем, мы уже не слушали, потому что было такое состояние: дойдем ли мы до дома, и вообще, что же произошло? Транспорт не работал. Остановили такси. У автовокзала творилось что-то невероятное. Была пробка. Весь транспорт остановлен, все кричат, скандируют "Карабах", мол, не отдадим Карабах. Я пришла домой, рассказала, дома сразу паника. Мама говорит: что нам делать? Вроде уже конец пришел, придут, убьют, все... Мы как-то приободрились дома: не может быть ТАКОГО, где мы живем, при каком строе, как-то маму успокаивали.

28-го все было вроде бы так, как должно быть, жили так, как всегда. Дома нас было пятеро: мама, папа и мы, три сестры: Люда, Марина и я. Cестра Люба в то время была в Ереване. Потом ко мне пришла подруга, часа в 3, наверное, Зимогляд Люда, она работала со мной, проходила практику, русская девушка. Сказала, что в городе творится что-то ужасное, невозможно перейти дорогу, потому что поток людей... Потом папа решил пойти в аптеку: у мамы была аллергия в это время... Он выходил из дому, тут наша соседка говорит: "Куда ты идешь, остановись, во дворе такие ужасы творятся, ты не боишься выходить?". Папа не понял, что она сказала. Она просто втолкнула его в подъезд обратно. Он вернулся домой, так и сказал маме. К 5-ти часам я говорю Люде: "Ладно уж, иди, уже поздно, я тебя провожу". Мама: "Не надо идти, уже поздно, ты видишь, какая обстановка в городе". И мы решили остаться дома.

Услышали какой-то шум во дворе. Толпа народа... Я ничего не понимала. Они что-то кричали, куда-то смотрели, я не понимала, что происходит. Спустилась к соседке, азербайджанке, с ее семьей мы дружим лет 25. Увидела, что люди кричат, смотрят на этот 5-этажный, 9-этажные дома недалеко от автовокзала. В этот момент на них пустили солдат, человек 20, с дубинками. Но тут толпа вдруг ринулась на этих солдат. Один солдат не успел убежать. Они стали топтать его ногами, били ногами все... Там, наверное, убили этого солдата, потому что такая толпа... Если каждый хоть раз ударил его ногой... Они отняли у него дубинку и стали его избивать его же дубинкой.

В это время толпа перебежала ближе к нашему дому, встала у 12-этажного дома и принялась что-то кричать. Мы вышли на балкон. Все наши соседи тоже стояли на балконах. Все стоят, смотрят. Толпа кричала, а минут через пять побежала в сторону нашего дома. Мама сразу стала закрывать окна, боялась, что будут кидать камни. У них были камни, они разбивали стекла, все. Было очень много людей. У нас большой двор, весь он был забит. Мы закрыли окна и сразу услышали топот в нашем подъезде. К нам на пятый этаж поднимались с таким шумом-гамом, что и не понять. Мама говорит: "Быстро бегите все в спальню! Прячьтесь, туда, наверное, не зайдут, что-то спросят, что-то скажут и уйдут".

Я не представляла себе, что мои родители будут одни стоять в коридоре, говорить с какими-то зверями... Я пошла к ним, сказала, что буду стоять вместе с ними, я поговорю, если что, может, найду общий язык, тем более если они меня знают; я по-азербайджански более или менее говорю, узнаю, чего они хотят. Марине с Людой сказала, чтобы они спрятались под кроватью, а сестре Люде... я уже не помню, вообще говорила ли ей что-нибудь.

Потом... они открыли дверь: будто дунули на нее и дверь сломалась и упала прямо в коридор. Толпа ворвалась и стала кричать: убирайтесь, выходите, оставляйте квартиру и убирайтесь к себе в Армению, и все такое. Я говорю им: "Что случилось, спокойно говорите. Один кто-нибудь из вас, спокойно говорите, что случилось?". На азербайджанском. Они говорят: "Оставляйте квартиру, уходите". Я говорю: "Хорошо. Спуститесь вниз. Все, что нам нужно, мы возьмем и освободим квартиру". Я уже поняла, что о каких-то правах с ними говорить бессмысленно, это звери. Надо их остановить. Вроде бы я их успокоила, нашла общие слова. Потом кто-то из подъезда стал кричать, командовать ими: "Вы что, вы соображаете, что вы говорите, убивайте!".

И все! Этого было достаточно. Они схватили папу, потащили в одну комнату, нас с мамой - в другую. Маму - на кровать, стали раздевать, бить ногами. На мне вообще стали рвать одежду, тут же, при маме. Я уже не помнила, куда они заходили, что сделали, сколько прошло времени. У меня было такое чувство, будто меня били одновременно по голове, по телу, рвали на мне одежду, я не знаю, что говорила. В общем, начались зверства.

В этой же комнате я была зверски изнасилована. Они спорили между собой - кто будет первым. Потом, помню, пришла в себя; не знала - жива я или не жива. Вошел какой-то человек, мне показалось, высокий такой, чисто выбритый, в лайковом плаще, лысоватый. Огляделся - что творится. В этот момент все остановились. Мне так кажется, что он то ли командовал, то ли... в общем, они от него зависели. Он посмотрел и сказал: "Ну-у, с этими все ясно". Маму били по голове. Сломали стулья, и ножками от стула... Она потеряла сознание, и они решили, что она умерла. Папа... был без сознания. Люду хотели выбросить через балкон, но не смогли открыть окно. Видно, после дождя застопорилось и рамы не открывались. Так и оставили ее у окна. Она представила, как сейчас будет лететь, и потеряла сознание. Она вообще слабенькая... На меня он посмотрел, увидел, что я еще что-то говорю, еще дрыгаюсь... Ну, я тут стала говорить совсем не то, что должна была - унижаться, просить. Я начала кричать, ругаться... уже никакой мольбы. Я уже знала, что меня ждет смерть. Зачем унижаться перед кем-то? И он сказал, что раз я так думаю, раз у меня такой длинный язык... может быть, он подумал, что я еще вполне прилично выгляжу... Короче говоря, приказал вывести меня на улицу.

Вынесли меня на улицу. Тащили за руки, за ноги, ударяли меня об стены, перила, о что-то железное. Пока они меня несли-тянули, кто-то меня кусал, кто-то щипал... Я уже не знаю... Я думала: боже мой, когда же наступит смерть, скорей бы... Потом... вынесли меня, бросили возле подъезда... и стали бить ногами. Я потеряла сознание... Пришла в себя, через какое время - я не помню. Надо мной стоял парень, я его более или менее знала, он служил в Афганистане, Игорь, это он принес меня с улицы. В тот момент, когда все они пошли в третий подъезд, убили там человека, Игорь набрался смелости, взял меня на руки и принес к соседям, хотя он такой... очень мелкий, и он рисковал. Он азербайджанец - Агаев Игорь, служил в Афганистане. Потом приводил меня в чувство, говорил: "Карина, я тебя знаю, успокойся, я не из них".

Я пришла в себя. Мама была там. Я не могла вспомнить номер телефона своего начальника, но что-то же делать надо. Кое-как вспомнила, позвонила, и он приехал за нами. Пришел, забрал нас, отвез в горотдел милиции. В горотделе нас осмотрели, мне очень трудно было идти, у меня очень болели легкие, было тяжело...

Да, когда мы выезжали, я увидела при въезде в Сумгаит большое количество автобусов, полных солдат. Автобусы были обыкновенные, пассажирские. Там очень много было солдат. Мы уезжали около одиннадцати, в начале двенадцатого. Если бы эти люди могли остановить этот момент, можно было бы много жизней спасти... Потому что толпа пошла дальше, в сторону школы, а там такое творилось... это известно, по-моему, уже всем, не только в Сумгаите, не только в Ереване. Потому что там убивали всех подряд, не останавливаясь. После нас в 3 микрорайоне погибло, кажется, 14 человек, а только в 4, 5 и 6 домах - человек 10-12. В нашем же доме погиб один человек, и одна старая женщина погибла в 16-ом доме, перед нашим домом. Там толпу остановили молодые парни-азербайджанцы, не пустили в свой дом. Кстати, когда мы были у соседей, Марина позвонила нашим родственникам, чтобы предупредить всех, чтобы все поняли, что происходит. Позвонила и в 5 микрорайон тете. Там у них трое соседей армян. Я сказала: "Быстро бегите, не могу объяснить, что происходит, прячьтесь, что хотите – делайте, лишь бы остались живы. Прячьтесь у азербайджанцев, которые не продадут...". В этот момент вошли три человека - милиционеры. По-моему, они были азербайджанцы. Я была в таком состоянии, лицо у меня было все искривлено, губы опухшие, кровь, глаз у меня весь заплыл, никто не верил, что я этим глазом когда-нибудь увижу... Лоб рассечен... Половина лица выдвинулась вперед. Кто на меня смотрел, не верил, что я останусь в живых, приобрету нормальный вид и вообще буду что-либо соображать. Я начала кричать на этих людей: зачем вы пришли, кто вас сюда послал, кому вы здесь нужны, мало вы людей убили, что вы здесь делаете? Один солдат сказал: "Не кричите на нас. Мы хоть и мусульмане, но не из сумгаитской милиции. Нас вызвали из Дагестана". Значит, в этот момент даже дагестанская милиция была там.

Когда мы приехали в горотдел, там было очень много милиции, там были солдаты, собаки с милиционерами, машины скорой помощи, пожарные... Я не знаю, они там сидели и ждали, когда будут привозить мертвецов или тяжелобольных, чтоб обрабатывать их в горотделе? Не знаю, для чего они там стояли. Там были бакинские врачи, которые осмотрели меня и Люду и сказали: "Этих нужно в роддом, а остальных не знаем куда". Нас повезли, я потеряла родителей, начальника, все.

Мы пошли в больницу. Нас осматривала завотделением сумгаитского роддома, Пашаева, по-моему, ее фамилия. Скорая помощь была бакинская, сумгаитская скорая помощь, я так поняла, вообще ничего не предпринимала, потому что по вызовам не выезжала. Люди звонили, но и милиция, и скорая никаких признаков жизни не подавали. Врачиха эта меня осмотрела, и я так поняла по ее поведению, что произошло нечто очень веселое, потому что ей стало так радостно. Я даже подумала про себя: "Боже, неужели ничего не произошло?". Она меня осмотрела и говорит: "Ну зачем ты так переживаешь? Ты не знаешь, что творится у вас, ваши ведь еще хуже сделали...". Я думаю: ладно, ради бога, что связываться с ней... И так мне было дурно, что я думала: ради бога, почему я не умерла, чтоб еще что-то выслушивать от кого-то? В таком состоянии я буду выслушивать, что наши что-то сделали. Просто у меня не было сил сказать, что откуда у наших столько ума, чтобы еще с вашими что-то делать?

Осталась я там. Потом привезли еще одну девушку, Иру Б. Она была замужем и была изнасилована тоже в своей квартире. Нас было трое: я, Люда, Ира. Наутро Люду и Иру увезли. Нам ничем не помогли. Это было в старом родильном доме, в объединенном квартале. Они ничего не сделали, только осмотрели меня, и все. Никаких уколов, ничего успокоительного я не захотела. Какие уколы могли меня успокоить? Я вообще видеть их не могла.

Потом приходили ко мне с работы, мой начальник, его дочь, приносили мне одежду, потому что я в буквальном смысле была голой. На мне было единственное платье, женщина, которая мне его дала, была очень маленького роста, и платье это было намного выше колен, и санитарка мне сказала: "Не понимаю, зачем ты надела это короткое платье, перед кем ты здесь показываешь свои ноги?". Я ушла в палату, думаю: выслушивать кого-то, что- то.

Потом я услышала, что главврач сказала медсестре, чтобы мою историю болезни куда-нибудь запрятали или вообще порвали, чтоб вообще не поняли, что здесь лежит армянка, может быть, по виду они не определят. Значит, они думали, что будет какое-то нападение, что-то будет еще. Будет еще хуже. Наутро меня забрали, целый наряд милиции, посадили в автобус и увезли. Я даже не знала, куда меня везут. Привезли в клуб к войскам, в тот самый, в котором я была в тот злосчастный вечер. Я сошла. Возле горкома было очень много войск, танки, какие-то бронетранспортеры, в общем, что-то ужасное. В клубе дежурила скорая помощь. Там оказалась мама Марининой подружки. Она главный врач сумгаитской детской поликлиники. Я сказала, что мне очень трудно дышать, все время воздуха не хватает, что-то со мной не то. Они мне сделали тугую повязку на груди и на поясе. После этого я слышала, некоторые говорили, что меня порезали всю. Я думаю, что они видели, как меня перевязывали, и решили, что у меня порезаны груди, лицо... Но меня не резали.

Отвезли нас в пансионат "Химик". Мы там жили долгое время. Приходили представители. В общем, агитировали. В первое время люди вообще их не признавали, гнали. Одна женщина кричала: "Мы требуем, чтоб к нам пришел Сеидов".-"А нас Сеидов и послал". Сеидов - председатель Совмина Азербайджана. А женщина сказала: "Мы примем только дочь Сеидова, пускай она сюда придет, мы сделаем с ней то же самое, что сделали с нашими дочерьми, а потом будем принимать агитаторов!". Потом люди постепенно стали уезжать в Ереван, потому что понимали, что бессмысленно оставаться. Все действовало на нервы: вонь, дети маленькие. В клубе СК были дети, которых буквально из роддома выписали. Что мы могли сделать в клубе, в котором даже вода непостоянно шла? Дети болели. Там все воняло. Ну, представьте себе около трех тысяч человек в маленьком кинотеатре, в котором не более пятисот человек может сесть. Ни сидеть, ни лежать, даже двигаться было невозможно. Вонь страшная. За ночь там многие маленькие дети заболели. Люди теряли сознание на каждом шагу.

Значит, 28-го числа, в воскресенье, по-моему, ничего со стороны милиции не предпринималось для помощи нам. В понедельник все это продолжалось в 41а квартале. Там не щадили никого: ни детей, ни беременных, никого. Убивали, жгли, резали топором, в общем, все, что только возможно. Убили семью Мелкумянов, с которой я была знакома, мама работала с ними. Их невестка с моей старшей сестрой училась. Они были убиты просто зверски. В живых остались только две невестки. Одна чудом спаслась, убежала, соседи ее не принимали, она так и бегала по подъезду, пока не нашла себе убежища. Беременная, с двумя маленькими детьми. В 41а квартале все это продолжалось в понедельник, уже 29-го, когда войска уже были в городе. Убивали людей, переворачивали машины, жгли семьями. Говорят, даже не разбирали точно - эти люди армяне, не армяне. Жгли машины, поэтому очень трудно сейчас подсчитать, конкретно сказать, кто умер, кто не умер. Было очень трудно опознавать трупы, вернее - то, что осталось от трупов после того, как они сгорели, облитые бензином... представить очень трудно, конечно.

Останавливали автобусы из Баку в Сумгаит: вечером люди возвращались в Сумгаит, те, кто были в гостях в Баку, и бакинцы в Сумгаите, и студенты там были. Убивали просто зверски. Останавливали автобусы, водители тут же подчинялись, потому что эту ораву зверски настроенных людей никто не мог остановить. Останавливали, вытаскивали армян, тут же убивали и, я не видела опять же, но слышала, что складывали всех в кучу, чтобы потом сжечь. Потом по этим трупам, которые вообще трупами не назовешь, по этому пеплу нужно было определить, кто это. Я слышала, что двух девушек спасли два парня, студентку одну, по-моему, Г.Иру, если не ошибаюсь. Она потом долго лежала в больнице и до сих пор она не может понять, кто ее спас. Она тоже была зверски изнасилована, избита, ее бросили в гору трупов. Парень ее вытащил из всей этой груды тел, надел на нее свой плащ, взял на руки и кое-как донес до города. До сих пор не могу понять, как это он смог.

Она лежала в больнице, пела какую-то песню на армянском языке, и ее записали, и, по-моему, у него есть запись, потому что он говорит, что у многих сейчас есть эта песня, которую она пела в больнице, где лежала в тяжелом состоянии.

Когда меня вывели на улицу, там стояла целая толпа, но я ее не видела, потому что постоянно закрывала глаза, мне все время казалось, что именно из-за моих глаз я все время попадаюсь, вечно ко мне пристают, почему-то мне все время кажется, что виноваты мои глаза. Тем более, что они меня били по лицу, мне казалось, что они хотят выколоть мне глаза. Вот, я закрывала глаза, меня вывели на улицу, стали бить. За руку меня держал один молодой парень, лет 22, работает на заводе, БТЗ. А рядом, через дорогу от нас, 41а квартал, где все это творилось.

На следствии я была пока несколько раз, пока что я им довольна. Нас вызывали, спрашивали, каждое мое слово было записано на машинку. Там была встреча с одним парнем... Кстати говоря, он был армянином. Я сказала, что он был в нашей квартире, но что он делал, я не знаю. Григорян его фамилия, Григорян Эдуард. Он сумгаитец, с I микрорайона. Был осужден, по-моему, не впервые, на 5 лет. Мать - русская. Встреча у меня с ним была в КГБ, в Баку, в КГБ Азербайджана. Этот парень, Григорян, я сказала, он был в нашей квартире, но он очень похож на лезгина, такой светлый. Что он делал, я не знаю, потому что не помню.

Люда, когда пришла в себя, лежала на балконе, толпа ее бросила, и все побежали в спальню. Квартиру разграбили полностью, оставили только мелочь. В тот момент Люда пришла в себя и стала запоминать. Ну, смотреть на лица, слушать голоса... Двое там говорили, что можно поджечь эту квартиру. Другой говорит: зачем поджигать эту квартиру, когда у меня трое детей, мне негде жить. Значит, этот человек прибыл из "нахалстроя", значит, ему негде жить, значит, он сумгаитский. Они были уверены, что это будет их квартира. К тому же по соседству живут азербайджанцы. Зачем поджигать квартиру, могут сгореть азербайджанцы. Они так говорили. Откуда они знали, что там азербайджанцы, если они шли просто так, думая, что там живут армяне?

Я не знаю, у меня было такое состояние, если б вот это все остановилось, ну, в тот момент, когда я была на улице, и меня спросили бы, что происходит, я бы ответила, что началась гражданская война. Если даже не гражданская... но, наверное, гражданская, потому что в тот момент, когда меня били, я открыла глаза и увидела, что все соседи стоят на балконах и смотрят, как бесплатный фильм ужасов. Значит, началась гражданская, бьют только армян. Если б была мировая или что-то в этом роде, то, значит, всех бы били. Но били только нас.

Потом я встретила девочек со своего дома, азербайджанок. Они плачут, говорят мне: Карина, мы все это видели, как все это могло произойти? У меня спрашивают! Значит, если нормальная девушка была в состоянии выдержать, смотреть, видеть, что со мной происходит, я не знаю, как это можно назвать. Мне кажется, если б все было наоборот, я или этого не выдержала, или я могла бы предотвратить, как сделала одна девушка-азербайджанка перед нашим домом. Там живет одна девушка, очень страшная, такая беспутная девушка, если ее можно назвать девушкой, такую беспутную жизнь она ведет. Там у них две семьи армянские. Она вышла, увидела с балкона, что творится со мной, стала кричать, ругаться. Спустилась в подъезд и говорит: "Или вы пройдете через мой труп, или вы не зайдете в этот подъезд". Так вот, ни один не подумал уже заходить в этот подъезд. Некоторые товарищи говорят, что эти люди были настолько не в себе, что они не соображали. Я считаю, что это неправильно. Они очень даже хорошо разбирались, раз на эту девушку не подняли руку. Она для них была раз плюнуть. Но то, что она была азербайджанка, это их остановило...

Звери, которые были так накурены. Когда они зашли к нам, все что-то жевали. Я обратила внимание: все, кто входил в квартиру, все что-то жевали. То, что это наркотик, это без слов, потому что... На вид это были такие нормальные люда вроде, молодые, выбритые, словно на праздник какой-то пришли. Но они что-то кричали. Они не говорили, а кричали, как будто рядом были глухие. Они орали, орали: а-а-а, убивай, убивай, убиваем армян! Они кричали не "убивай", а "гырын эрмянлары". "Гырмаг" - это дословно "убивать, уничтожать".

Я продолжу. Мы спрятались в квартире капитана, азербайджанца, жена у него татарка. Мама, когда пришла в себя, не могла найти Люду, схватила папу за руку, в тот момент, когда они грабили, на маму они не обратили никакого внимания, потому что стали грабить. Один мальчик маме сказал: где золото? Мама говорит, лет 12-14. Он кричал, все били, а он спрашивал у мамы, где золото. А у нас золото вместе с документами лежит в шифоньере. Они схватили то, что лежало на трюмо. Мама считает, что это золото нас спасло. Потому что все бросились на золото, а мама схватила папу, который в этот момент задыхался. Они закрыли ему рот, завязали руки, на лицо положили еще подушку и стул ... Сунули ему что-то в рот, чтобы он задохнулся. Мама его схватила, все это вырвала... Мама его схватила и стала бегать с пятого на первый этаж, потому что никто не хотел открывать двери. Мама говорит, случайно, совершенно случайно этот человек открыл двери, он спал, спросил спросонья: "Что случилось?". Видит, что они в крови. Мама говорит: "Закрывай двери, скорей! Всех убивают!". Он закрыл дверь. Мама говорит: "Иди, узнай хотя бы, что с моими дочерьми, пусть их сожгли или убили, принеси хоть трупы". Он пошел искать нас. Люда в этот момент была под кроватью. А потом, когда все успокоилось, остановилось, этот мужчина привел Люду, потом Игорь принес меня с улицы. Или сначала меня, потом Люду, я уже не помню, как это, в каком порядке было.

Потом опять пошел шум. Мы были на 3 этаже, в двухкомнатной квартире, а на 2 этаже в двухкомнатной квартире живет одна женщина, Даллакян Ася. Старая женщина, на пенсии. Ее не было дома, она в это время обычно бывает в деревне, у нее там дочь замужем, а внук в армии. Они начали ломать ее дверь и сломали. У нее там были две-три кровати, что- то такое, что может быть у 60-70-летней женщины, которая тем более там не живет. Они стали все ломать. Мне опять стало дурно. Думаю: "Боже мой, что вообще творится? Когда все это кончится?". Выключили свет, сидим. Оказывается, те, кто не боялся, те, кто знал, что происходит, не должны были выключать свет. А мы не знали, но все равно к нам не пришли. Они все прекрасно знали, что он капитан. Он выходил, закрывал двери, мы сидели в его квартире. Касумов фамилия. Он бывший военный, в отставке, работает в пожарной части, на каком-то заводе. Он выходил, стоял у своих дверей. Они ему говорят: "Товарищ капитан, вы не волнуйтесь, мы вас не тронем, вы свой". Он поднимается, а они говорят: "Что ты ничего не берешь из этой квартиры?". Он говорит: "А мне ничего не нужно". А женщины, которые стояли во дворе...

У нас там подвал, полный воды... женщины, которые стояли во дворе, видели. Они, значит, оставляли на первом этаже, эти товарищи, все, что воровали, оставляли и опять бежали наверх. Женщины что успевали, бросали в подвал, чтобы сохранить наше Добро. Кое-что осталось: грязные подушки, две три вещи и один ковер. Парень один спустился, такой злой, говорит: "Где ковер? Я только что сюда положил!". Они говорят: "Какой-то парень пришел, взял, в сторону школы побежал". И он в ту сторону побежал.

Да! Забыла самый главный момент. Когда Игорь меня взял на руки, там стояли женщины и все видели, что творилось. Просто они мне не говорили долгое время, и жена вот этого военного, она не хотела меня убивать морально, окончательно, я и так была убита. Она мне потом сказала: "После того, как они убили в 3 подъезде дядю Шурика, один из них, видно, главарь, молодой человек, говорит: "А где та девушка, что здесь была?" И разозлился. А она говорит: "Она пришла в себя...". Не знала что сказать. Что придумать? Кто ее унес? Тут же начнут прочесывать весь дом и найдут меня и всю нашу семью. Она и говорит: "Она пришла в себя и пошла в подвал". А у нас в подвале вода. Так вот, вся эта толпа ринулась в подвал искать мой труп или вообще меня. С фонарями бежали, все по пояс в воде, которая стояла годами, сажа, мазут. Там лазили, чтобы меня найти. Потом кто-то сказал: "Там столько воды, она, наверное, шла-шла, опять потеряла сознание, наверное, умерла. Нашла свою смерть в подвале. Все, можно спокойно уходить!". Я этого не знала, когда мне сказали, мне стало еще хуже. Наверное, в два раза хуже. Гораздо хуже! Значит, меня не просто хотели прибить, а еще ужаснее меня что-то ждало...

После всего этого мы, конечно, уже не хотели жить в Сумгаите. В нашу квартиру нас уже не тянуло. Когда мы переезжали, я пошла туда, меня всю колотило, трясло, потому что опять вспомнила все это. Хоть соседи все плакали навзрыд, это было... очень дешево... Те, что сидели в своих квартирах и не помогли нам в такой момент. Я считаю, что они могли помочь! Я не думаю, что они были обязаны, но они могли нам помочь! Потому что одна девушка смогла остановить всю эту озверелую толпу. Значит, и они могли. Достаточно было одной женщине или одному мужчине сказать: "Что вы делаете?". Все! Этого было бы достаточно. В нашем доме 60 квартир. Никто этого не сказал! Когда я лежала на земле, все люди были на балконах, я не слышала ничьего голоса, никто не говорил: что вы делаете, оставьте ее... Мама даже сказала одной соседке, что, если б на моем месте была азербайджанка, там бомбу бы бросили, чтобы убить хоть одного армянина. Они бы за свою заступились. Правда, говорят, что наша соседка с 4 подъезда, старая, больная женщина, попыталась остановить погром. У азербайджанцев есть такой обычай: если женщина снимает головной платок и бросает его на землю, мужчины тут же должны остановиться. Старушка с 4 подъезда так и сделала, но ее платок растоптали, ее саму оттолкнули в сторону и сказали: "Если хочешь остаться живой, убирайся в свою квартиру". Она и ушла. Этот номер с ними не прошел.

Иногда даже те соседи, которые нам помогали переезжать, говорили мне: ну ладно, успокойся, забудь это. Я говорю: я забуду это только в том случае, если я тебе скажу сейчас, что это произошло с твоей дочерью, и если это на тебя не подействует, тогда я тоже все забуду. Представь себе, что это произошло с твоей сестрой. А ты ничего не сделал. Вот так... 25 апреля 1988 г., Ереван. KarabakhRecords, Panorama.am