Analitika.at.ua. В конце февраля армянство всего мира отметило скорбную дату – 25-ю годовщину геноцида армян в Сумгаите. В 1989 году в Ереване вышел сборник «Сумгаитская трагедия в свидетельствах очевидцев», в котором были собраны записанные по горячим следам рассказы вырвавшихся из ада сумгаитских армян. В числе множества прочих мероприятий, посвященных трагической дате, увидело свет второе, дополненное издание этого уникального сборника.

Завершаем публикацию свидетельств, которые невозможно читать без содрогания, боли и потрясения…

МЕЛКУМЯН ИРИНА ГУРГЕНОВНА

Родилась в I960 году

Проживала по адресу: Сумгаит, 41а квартал, д.2 б, кв.21

Работала дамским мастером в парикмахерской № 7

Самая страшная трагедия произошла в нашей семье, семье Мелкумянов. Мне очень трудно об этом говорить. Погибли сразу пять человек из нашей семьи: отец семейства, мой свекор Мелкумян Согомон Маркарович, моя свекровь Мелкумян Раиса Арсеновна, мой муж Мелкумян Эдуард Согомонович, мой деверь Мелкумян Игорь Согомонович, моя золовка Мелкумян Ирина Согомоновна. В тот день, 29 февраля, у нас дома была семья Амбарцумянов. Вместе с нашими погиб дядя Миша Амбарцумян. Всего шесть человек, за какие-то минуты... Я - одна из двух невесток Мелкумянов, жена Эдика. У меня дочка, три с половиной года, зовут ее Лилия. За какие-то минуты у нее не стало отца, дедушки, бабушки, дяди и тети.

Я начну свой рассказ с 27 февраля. В этот день я работала во вторую смену, работа у меня начинается в 3 часа. Отработала смену, вечером за мной приехал муж, Эдик.

Мы всегда в субботу и воскресенье собирались у его родителей. Свекровь сразу сказала, что отец поехал на свадьбу, не вернулся еще. Говорит, беспокоюсь. Ну, как раз подъехал Игорь, они с Эдиком оставили нас и поехали за отцом. Не прошло пяти минут, как подъехал отец, бледный такой, говорит: "Не успел остановиться у подъезда - камнем разбили заднее стекло. Я вышел - никого нету, по подъездам посмотрел - тоже никого. Это кто-то из дома. Скоро вернулись Игорь с Эдиком и говорят то же самое: "Мы проезжали мимо четвертого микрорайона, там уже автобусы останавливают, хотели нашу машину остановить - еле-еле выбрались".

В эту ночь мы почти не спали. Утром в воскресенье позвонила моя сестра, она живет в шестом микрорайоне. Говорит: "Сосед поднялся, говорит, надо снять табличку с армянской фамилией". Мы тоже сняли с двери табличку с фамилией "Мелкумян". И думаем: куда пойти?

В этот день мы вообще из дому не выходили. В обед пацаны какие-то, лет по 12-13, человек десять, зашли во двор; там армянская машина стояла, красные "Жигули". Они ее перевернули. Позвонила в милицию. По-русски говорю: "В 41а квартале нападают, убивают". Ответили: "Ждите, сейчас приедем". Через минут десять я опять позвонила и на этот раз по-азербайджански говорю. А они: "Что? Вы же только что звонили". Я говорю: "Ну почему не приезжаете?". Опять говорят: "Сейчас приедем". Ну, в общем, я раза три еще звонила, они говорят: "Вы уже нам надоели, больше не звоните". Я еще один раз позвонила, но уже никто не брал трубку. Так что милиция не подъехала, даже не проехала, чтобы хотя бы попугать их...

Эту ночь тоже мы не спали. Думаем: неужели завтра все это повторится? Хотя в городе уже были военные. Мы видели, как проезжали БТР-ы, грузовики, танки. А на следующий день, 29-го, в одиннадцать часов у нас в 41а квартале стояло машин 15 с военными. У них были дубинки, они даже сошли с машин. Мы думаем: уже все!.. Танк вот стоял посреди дороги.

Все это - рядом с нашим домом. Они где-то час постояли, мы успокоились. А через час они все уехали. Уехали...

Свекор сказал: "Давайте поедем на дачу. Так будет лучше". Это было уже где-то в полпятого. Мы уже собрались, и вот стучатся. Мы открыли дверь - управдом 41 А квартала.

Зашел, значит: "Согомон, куда ты идешь?". А он видит, что мы уже готовимся, одеты... мы детей одевали... "Куда ты идешь? Если ты выйдешь, то вас убьют, надежней сидеть дома". Ну, свекор поверил ему. Мы не выехали. Детей раздели.

Как только он ушел, минут через пятнадцать, стали к нам стучаться, бить ногами в дверь: "Вы дома, откройте! Мы знаем!".

У нас дома было тринадцать человек. Мои свекор, свекровь, золовка. Эдик, я, наша Лилия. Игорь, Карина с двумя детьми; у них двое детей: Кристине пять, а Сереже четыре годика. Это, значит, три наши семьи, а четвертая - Амбарцумянов: дядя Миша, тетя Жасмен и их дочь Марина. И вот в пять часов вечера начали ломать нашу дверь. Их было много, очень много. Шум такой, крики. "Мы знаем, вы дома, откройте!". Когда стали ломать, Эдик сказал: "Выходите на балкон!".

Я с Лилией, Карина с детьми и Жасмен вышли на балкон. Мы жили на втором этаже. Подбежала золовка, она была с нашими, с мужчинами. Подбежала Ира, говорит: "Что, не можете перейти?". А мы хотим перейти на соседний балкон. Мы жили в третьем подъезде, а с балкона на балкон перешли во второй подъезд. Первой перешла Жасмен. В это время разломали дверь. Когда переходили, в комнате поднялись крики... После Жасмен хотела перейти я. Но не смогла. Я взяла ребенка, одной рукой уперлась в стену, чтоб перейти, и тут ребенок чуть было не упал. У нее порвалась маечка. Я чувствую, что-то рвется. Я не могла крепко держать Лилию. Вижу - нет, ребенок падает, и я вернулась. Вернулась, и Карина говорит: "Если ты не можешь перейти, то я, беременная, вообще не смогу". Карина была беременная... И в это время подбежала Ира. Я говорю: "Ира, я не могу перейти". Она сразу схватила ребенка, помогла, я ей тоже помогла, поддержала ребенка. Она ребенка перенесла на соседний балкон. Потом помогла мне перейти, Карине с двумя детьми помогла, а сама прыгнула обратно. Мужчинам помогать.

В квартире остались семь человек. У свекра, когда мы выходили на балкон, был топор, у Эдика - железная ножка от стула, у Игоря тоже такая же ножка от стула была. У свекрови ничего не было в руках, она была бледная такая... И Эдик тоже, когда мы выходили, был такой бледный-бледный, прямо белый. А Игорь... Ну, мы уже чувствовали... Такое чувство было, что наших убьют... или ранят... Карина Игорю даже сказала: "Давай попрощаемся". А Игорь: "Что ты! Уходи... Переходите, быстро идите на балкон!". А Эдик был такой бледный, прямо белый... И свекровь стояла бледная-бледная. Ну, свекор и Миша стояли у двери, а наши в зале... Последние наши слова: "Давайте попрощаемся". Это Карина сказала Игорю, Эдику. Игорь даже заулыбался, а Эдик, бледный, посмотрел так на меня, на детей, мы как бы предчувствовали... Вот наши последние слова и последние эти минуты...

А в последний момент, когда переходили, мы с Кариной обернулись к Ире: "Ира, а ты?". Она говорит: "Я не перейду, я останусь с родителями, у вас дети, вы переходите". Мы бы тоже не перешли, мы перешли только ради детей. Если б не дети, мы бы тоже остались. Ради детей только мы перешли.

Жасмен, Карина с детьми, я с Лилией, - шестеро, вшестером мы оказались на балконе соседки-азербайджанки. Дверь с балкона в комнату была закрыта, мы начали стучать, а она подошла к балкону и рукой машет: мол, не впущу! А мы говорим: "Сейчас мы поломаем стекло!". В общем, она открыла, впустила нас. Впустила, значит, - там спальня - и начала кричать, мол, уходите. У нее двое мальчишек лет по четырнадцать, эти тоже стали кричать: "Мы вас сами убьем! Уходите или мы вас убьем! А то нас убьют, уходите!". Мы начали просить: "Пусть дети останутся, а мы уйдем". Она не согласилась. Брат ее прогнал Жасмен, Карину с детьми. А я немножко задержалась, в углу, значит, так спряталась. Он их выгнал, потом вернулся в комнату и увидел меня. "О! - говорит. - Ты еще здесь?!". Я начала просить: "Может, вы нас спрячете, может, вы боялись, что нас много, ну, теперь, я одна с ребенком". Он опять раскричался, но я все равно не собиралась уходить. Он, значит, взял меня за шкирку и вот так вышвырнул вместе с ребенком в подъезд.

А у них через стену раздавались крики, шум. Я слышала голос свекра, голос Эдика, дяди Миши... Они переговаривались, кричали, видно, как... я не знаю, как убегать или отбиваться... Были слышны голоса вот этих зверей, мол, убивайте, не жалейте их!

В общем, брат Севиль вышвырнул меня с ребенком из квартиры. Поднялась я на третий этаж, поднялась, постучалась... Мне открывали двери и говорили: "Нельзя, уходи!". В нашем доме мы были единственной армянской семьей. Поднялась я на четвертый этаж, постучалась, открыла одна азербайджанка. Я говорю: "Возьмите ребенка, я уйду, может, кто-нибудь потом из родственников объявится, возьмет ребенка". Она взяла, а ребенок... кричала она, кричала, прямо посинела. Соседка взяла, захлопнула дверь. А я уже спускалась. Я на два пролета уже спустилась - во двор, к нашим. Тут она открывает дверь и говорит: "Нет, возьми своего ребенка, если они будут стучаться - она будет плакать, они поймут, что это не мой ребенок".

В эти секунды по шуму, крикам "убивайте!" я поняла, что уже все, нам не спастись. Поднялась на пятый этаж, постучалась. Постучалась, открыл дверь мужчина, я уже не понимаю, куда он меня ведет. Он повел меня в ванную комнату. А как раз в это время в квартале отключили свет, телефоны в обед были еще отключены. Я захожу в ванную и вижу там Карину с детьми и Жасмен. А Лилия сильно плачет, никак не успокоится. Хозяин закрыл дверь ванной и не открывает, боится, что мы выйдем, посмотрим через балкон. По акценту чувствовалось, что он не азербайджанец, а лезгин. Потом он сказал, что лезгин.

Такие крики были со двора, дикие такие, ой, было так страшно! Мы в какой-то момент уже стучали: "Открой, мы выйдем, мы не можем!.. Выйдем к нашим!..". Слышали, как кричит Ира. Ира кричала не своим голосом, она кричала: "Ой, мама!". Как мы потом узнали, ее жгли живьем... раздели... Или первой мать добивали, и она видела. Ира не своим голосом кричала, я сразу же узнала и говорю: "Это Ира!". Я даже передать не могу, каким голосом она кричала: "Ой, мама!".

Потом мы узнали, как погибли наши. Показания давал русский мужчина, он живет в соседнем доме. В прокуратуре он рассказывал, рисовал. Свекровь прежде всего раздели, пожилую женщину, 52 года, раздели ее и потащили вниз, потащили, спустили к подвалу, в подъезде били, били ее, бросили, уже при смерти она лежала, они думали уже умерла. А двенадцати-тринадцатилетние пацаны взяли палки, начали ее добивать, били, били. Это русский мужчина рассказывает. Били ее, потом бросили в подвал. Эдика, мужа моего, избили, говорит, палками, лопатками. У них были топоры, специальные какие-то заказные лопатки, ножи какие-то, все у них было самодельное, заказное. Говорит: "Твоего мужа избили, лопаткой ударили по голове, а потом сожгли". Его так сожгли, что даже не могли потом узнать. Только по кусочкам одежды. Кусочки брюк остались, туфли и - все. Двоюродный брат его, он живет в Джорате, Гриша, - это он опознавал. Ну, я говорю: "Может, это не он был?". Он говорит: "Знаешь, я с трудом узнал, но... это он".

Иру сожгли. Ее тоже раздели... ее живьем жгли!.. Почти все соседи были во дворе. Он говорит, ее раздели, облили бензином, сожгли у фонарного столба. Ее тоже Гриша опознавал, я не знаю как, но опознал. Свекра нашли за нашим домом. Когда его тащили, он одному парню по-азербайджански крикнул: "Ты тоже на меня нападаешь? Ты тоже хочешь меня убить?!". Значит, это был знакомый. Игорь лежал во дворе, но в стороне от Эдика и Иры. Весь избитый, ноги наполовину сожженные, и лицо в жженных пятнах, лицо его, видно, сигаретами прижигали. Дядю Мишу нашли через дорогу. Пока он отбивался, наших убили. Дядю Мишу оттеснили к дороге, там еще троллейбусный парк. И вот вся эта толпа, все люди, соседи побежали смотреть на него. В него бросали камни, а он сел и руками закрывался, чтобы не по голове. А их много, подбежали, у одного лопатка, - у них у всех были лопаты, куски арматуры, у одного лопатка была такая необычная, не закругленная, а какая-то квадратная, заточенная. И вот он этой лопаткой - его по голове. Дядю Мишу тоже сожгли заживо.

В квартире остались семь человек, шестерых убили. Спаслась только дочь дяди Миши и Жасмен - Марина.

А мы все это время взаперти у соседа-лезгина. Мы слышим крики со двора, просим его через дверь: "Ну, скажите, что с нашими?". А он проходит и говорит на азербайджанском: "Это что-то ужасное. Я не могу вам ничего сказать". Мы просили его: "Открой, открой", но он не открывал.

Выпустил он нас через час после всего этого, когда они совсем ушли и стало тихо, значит, они три часа убивали, громили. Мы молчали, потом говорим: "Расскажите". Он говорит: "Я вам ничего не могу рассказать, это было что-то ужасное". Ну, мы говорим: "А что нам делать?". Он отвечает: "Я вас до утра не смогу продержать, я боюсь, если можете - идите сейчас, если утром соседи увидят, они меня выдадут. А вдруг кто-нибудь из этих зверей, садистов из нашего дома?! Я, - говорит, — боюсь. - Он сказал: - Я лезгин, я очень боюсь. Если можете, уходите сейчас". Мы плачем: "Куда мы пойдем?".

Раздетые, мы бежали в халатах, дети... как были в домашнем, так и бежали .. Карина говорит: "Я останусь с детьми, а вы с Жасмен идите к моему брату, пусть он нас вывезет". Этот мужчина, значит, дал Карине туфли, свой старый плащ, старую косынку жены. Они оделись, вышли. Я осталась с тремя детьми. И где-то через полтора часа подъехала машина. Вышла на балкон, посмотрела: из машины выходит Жасмен. С военными. Детей я разбудила. Идти я совсем не могу. Я прошу: помоги! Он говорит: "Нет, ты должна одна спуститься, и спускайся, пока военные не поднялись до пятого этажа". Я взяла Лилию на руки, Сережку тоже на руки, а Кристине говорю: "Кристина, ты большая, пошли". Ребенок напуганный, она за подол схватилась. Я вышла - ноги подкосились. Вспомнила, как я поднималась, и... не смогла, представила: сейчас я выйду, увижу наших, наш балкон... Спустилась до четвертого этажа. Села. Села, не могу дальше. Вижу – поднялись солдаты, человек десять. Вооруженные. Они взяли детей и меня - под руки.

Солдаты говорят: "Как выйдешь - прямо в машину, по сторонам не смотри! Могут выстрелить". Я все равно посмотрела на наш балкон: окна были разбиты, висела клочьями одежда. Рядом с кооперативным домом что-то догорало, дым шел и возле фонарного столба. Это были Ира и Эдик. Но тогда я подумала, что это жгли мебель...

Несмотря ни на что, мы надеялись, чуть-чуть надеялись, что наши, может быть, живы, ранены только. Хотя, кроме криков Иры, мы слышали на пятом этаже, как кричат бандиты: "Убили их пятерых!.. Смотрите - кровь! У нас на руках армянская кровь!".

Уже в те дни я часто думала, почему так жестоко и зверски обошлись именно с нашей семьей? Может быть, потому, что наши отбивались, защищались, как могли? Ведь там было четверо здоровых мужчин. А может быть - просто зависть, злоба. Ведь мы неплохо жили. А может, нас выдали? Ведь говорил же русский мужчина, что свекор узнал там одного в этой банде...

Во всем доме армян, кроме нас, не было. Но они ринулись не в другой подъезд, а вот именно сразу к нам, на второй этаж, и сразу почему-то не в соседнюю дверь постучались. Знали, что на втором этаже в 21 квартире живем именно мы. Мы же тоже табличку сняли. Значит, кто-то направил.

И еще этот управдом. Пришел. Какие у него были намерения? - "Не выходите, дома надежнее". Но ведь, когда он шел, видел, что рядом грабят, вещи выбрасывают. Значит, он знал, он специально пришел. До этого он к нам вообще-то не заходил. Вот так все перевернулось в нашей жизни. Была семья - не стало. 1 марта нас с Кариной повезли домой. Был следователь, были солдаты вооруженные, один в подъезде охранял, другой - у дверей, третий вышел на балкон, пока мы находились в квартире. Жутко было заходить, все было перевернуто, посуду они разбили. Мебель они так разрубили! Это время надо было иметь, чтобы так разрубить. Даже зеркало в ванной разбили. Люстры срубили. В холодильнике в морозилке было мясо, они морозилку поломали, мясо вытащили, даже мясо они брали!..

Наших пятерых - я не помню, какого числа - мы похоронили в Баку, на кладбище Волчьи Ворота. Мы лица своих не видели, гробы были закрыты. Человек двадцать родственников было с нами. Играла армянская музыка. Похоронили родителей, а у изголовья – троих детей. Нам не дали выплакаться. "Быстрее, быстрее".

Шел дождь. Такой сильный ветер. Поставили кресты. Без фамилий, без имен. Погода такая стояла и они сказали - потом напишем...

3 июня 1988 г., пансионат "Арарат" близ села Арзакан Разданского района Армянской ССР KarabakhRecords, Panorama.am