Analitika.at.ua. Прошло более года после августовской «пятидневной войны» между Россией и Грузией. Война серьезно повлияла не только на судьбы вовлеченных в военный конфликт сторон, но и на взаимоотношения между остальными странами региона. Проявилось это и в отношениях между Ереваном и Тбилиси, оказав существенное влияние на формирование новых тенденций в армяно-грузинских отношениях. Однако анализ нынешнего состояния и перспектив отношений Армении и Грузии в период после «пятидневной войны» невозможен без понимания общего регионального контекста, сложившегося на Южном Кавказе после горячего августа 2008 г.
Новый Южный Кавказ через год после «Пятидневной войны»
«Пятидневная война» августа 2008 г. изменила весь формат региональной безопасности и степень вовлеченности внешних факторов на Южном Кавказе. В частности, с признанием Москвой независимости и включением по итогам «пятидневной войны» в сферу своего исключительного влияния Абхазии и Южной Осетии для самой России политические и географические рамки Южного Кавказа сузились исключительно Арменией и Азербайджаном с продолжающимся неурегулированным карабахским конфликтом. В свою очередь, после российско-грузинской войны Грузия превратилась для России в некую закрытую территорию, где возможности Москвы влиять на внутреннюю политическую и экономическую жизнь Грузии снизились до минимума. В политико-географическом и информационном смысле для России Грузия теперь находится где-то между Вашингтоном, Брюсселем и Москвой. Соответственно, после «пятидневной войны» взаимоотношения между Россией и Грузией фактически уже не являются исключительно двусторонними (особенно с учетом отсутствия дипотношений и диппредставительств между двумя странами). После августа 2008 г. весь контекст взаимоотношений между Москвой и Тбилиси включен в более широкий формат отношений России с Соединенными Штатами, а также европейскими странами и структурами, где Грузия является пусть и чувствительным, но всего лишь кирпичиком в сложной политической конструкции между «Востоком» (Россия) и «Западом» (США и Европа).
В результате «пятидневной войны» Армения также столкнулась с новыми региональными вызовами. Парадоксально, но усиление позиций и влияния на Южном Кавказе по результатам победоносной августовской войны главного военно-политического союзника Еревана одновременно отдалило Россию от Армении. В первую очередь, практически полностью закрылись коммуникации, соединяющие Россию с Арменией, по которым осуществлялось, в том числе, снабжение дислоцированной в Армении российской базы. Напомним, что возможность транзитного использования грузинской территории для снабжения российских войск в Армении предусматривалась заключенными в 2005 г. между Москвой и Тбилиси договоренностями о выводе российских военных баз с территории Грузии. Понятно, что после российско-грузинской войны военный транзит российских грузов через территорию Грузии в Армению в обозримом будущем практически невозможен. Как, впрочем, затруднены и условия транспортировки невоенных грузов из России в Армению и обратно через территорию Грузии.
Использование же территории Азербайджана, а также Ирана или Турции для транзита российских военных грузов в Армению связано с политическими сложностями и ограничениями еще более высокого уровня, хотя и не исключено. Во всяком случае, в настоящее время снабжение 102–й российской военной базы в Армении осуществляется в основном по воздуху через территорию Азербайджана. Это довольно уникальная ситуация в условиях неурегулированного армяно-азербайджанского карабахского конфликта с учетом того, что сами наземные коммуникации между Арменией и Азербайджаном не действуют еще с начала 1990-х гг. ввиду осуществляемой Баку блокады. Однако дальнейшее использование Россией территории Азербайджана для военного транзита в Армению, естественно, также имеет свои пределы и ограничения. Как бы то ни было, последствия «пятидневной войны» и в прямом, и в переносном смысле значительно отдалили Россию от Армении. С другой стороны, определенную настороженность в последнее время в Ереване вызвало тактическое «газовое сближение» Азербайджана и России с конца весны 2009 г., инициированное, в свою очередь, нервной реакцией Баку на процесс армяно-турецкого сближения и подписанную 22 апреля в Швейцарии «дорожную карту» между Ереваном и Анкарой.
Поэтому вполне естественно, что данная динамика в армяно-российских, азербайджано-российских и армяно-турецких взаимоотношениях не могла не сказаться и на взаимоотношениях Еревана и Тбилиси за год поствоенного периода.
Армяно-грузинские отношения: старые новые проблемы?
«Пятидневная война» явилась для Армении уникальным тестом, давшим возможность вновь в который уже раз подтвердить эффективность комплементаризма как концептуальной основы армянской внешней политики. Ведь в ходе прошлогодней войны между Россией – своим важнейшим военно-политическим союзником и Грузией – ближайшим и исторически близким соседом и основным коммуникационным партнером Армения (будучи к этому времени, не более и не менее, еще и председательствующей страной в военно-политическом блоке под эгидой России – ОДКБ) смогла сохранить корректный нейтралитет. Официальному Еревану также удалось не только придерживаться политического нейтралитета, но и не создать угроз для негативного восприятия Армении в обществах России и Грузии своей достаточно уклончивой позицией в ходе российско-грузинской войны.
Однако надо признать, что в последующий после августовских событий 2008 г. период взаимоотношения между Ереваном и Тбилиси не были лишены проблем, во многом (но не во всем) явившихся следствием «пятидневной войны». Кроме проблемы военного транзита, важное влияние на армяно-грузинские отношения, как уже указывалось, имеет динамика региональных процессов на Южном Кавказе. Как отмечают некоторые грузинские эксперты, после «пятидневной войны» и потери (во всяком случае, на обозримую перспективу) Абхазии и Южной Осетии Грузии уже нечего терять и уступать. Поэтому грузинское общество и политическая элита чрезвычайно ревниво реагируют на все политические процессы, которые могут в той или иной мере отразиться на региональных позициях своей страны. Например, очевидно, что урегулирование (или хотя бы возможность положительной динамики) карабахского конфликта снизит региональную значимость Грузии, лишит ее тех экономических и политических преимуществ, которые получает Тбилиси в условиях наличия конфликта между двумя соседями по региону Южного Кавказа. Даже изменение общего фона вокруг карабахского конфликта (например, в случае успеха в процессе армяно-турецкого сближения и открытия границ между Арменией и Турцией), как опасаются многие в Тбилиси, может негативно сказаться на монопольном региональном положении Грузии. В частности, как указывают некоторые грузинские эксперты (например, известный грузинский политолог, экс-министр образования и директор Кавказского института мира, демократии и развития Гия Нодиа), в Грузии существует ощущение того, что в случае армяно-турецкого сближения, открытия границ и коммуникаций Тбилиси потеряет «свою привилегированную позицию» в региональных транзитных и экономических проектах.
С другой стороны, в последнее время Грузия во взаимоотношениях с Арменией делает особый упор на своей исключительной роли в коммуникационных нуждах Армении, что проявляется и в тарифной политике, и даже доходит до уровня прямой «инструментализации» со стороны Тбилиси своей роли как транзитной страны во взаимоотношениях с Арменией. Кроме этого, потеряв по итогам войны Южную Осетию и Абхазию, Грузия в обозримом будущем вряд ли сможет использовать потенциал своих силовых структур (развитию которых грузинские власти уделяли чрезвычайно большое внимание и ресурсы в постреволюционный период, начиная с 2004 г.) в данных регионах. Однако это компенсируется изменением политики центральных властей Грузии и большим использованием ресурса силовых структур в населенных этническими армянами и азербайджанцами регионах Самцхе-Джавахети и Квемо Картли. Грузинские власти и даже часть общественности полагают, что после прошлогодних событий и потери Абхазии и Южной Осетии они имеют моральное право ужесточать свою политику в этих населенных этническими меньшинствами регионах страны. Естественно, что такого рода действия в обозримой перспективе могут оказать отрицательное влияние на развитие армяно-грузинских межгосударственных отношений.
Довольно отчетливо данная тенденция проявлялась в преддверии и в ходе визита грузинского президента Михаила Саакашвили в Ереван 24–25 июля 2009 г. За несколько дней до этого грузинские пограничники не пропустили направляющегося на конференцию в Тбилиси депутата армянского парламента от правящей Республиканской партии и выходца из Джавахка Ширака Торосяна. Грузинские власти объяснили этот шаг резкими высказываниями Торосяна в адрес властей Грузии по поводу осуществляемой грузинскими властями политики в Джавахке. Инцидент привел к официальной ноте протеста МИД Армении. Вместе с тем, по мнению ряда экспертов и вовлеченных в армяно-грузинские отношения политических деятелей, данный шаг грузинских властей можно было объяснить несколькими причинами. Кроме, казалось бы, самой очевидной, «лежащей на поверхности» и буквально озвученной грузинской стороной причины – недовольство властей Грузии позицией Ш.Торосяна в джавахкском вопросе, это могло быть вызвано также внутренними процессами взаимоотношений и раздела сфер влияния между различными группировками армян Грузии и джавахкской диаспоры в Армении и России. Однако указанный инцидент мог иметь и иную причину – например, попытку властей Грузии «повысить ставки» в ожидаемых армянской стороной переговорах, в том числе по поводу открытия КП Верхнего Ларса на российско-грузинской границе.
Очевидно, что возможность возобновления прямого транспортного сообщения в Россию чрезвычайно интересовала армянскую сторону, хотя в реальности для открытия этого КП в настоящее время не может быть серьезных оснований – нынешнее состояние российско-грузинских отношений не позволяет. Да и вряд ли сами Москва и Тбилиси этого особо хотят. Для Кремля согласие на открытие Верхнего Ларса означало бы отказ от проводимой после августовской войны политики по «тотальному игнорированию» нынешних властей Грузии (как заявляют в Москве, вплоть до смены Саакашвили). В свою очередь, восстановление наземных коммуникаций и возобновление хоть в какой-то мере прямых экономических и гуманитарных контактов с Москвой для Тбилиси означало бы отчасти смирение со сложившейся после августовской войны реальностью вокруг Абхазии и Южной Осетии. Понятно, что такого рода фиксация результатов августовской войны со стороны Тбилиси могла теоретически быть только на визуальном уровне, но не в настроениях внутри грузинского общества и политической элиты (которые вряд ли в обозримом будущем смирятся со случившимся), однако и даже это сейчас невозможно. Достаточно только вспомнить принципиальную позицию Грузии в вопросах увязки территориальной целостности со статусом миссий ООН и ОБСЕ , приведшую в конце концов к вето со стороны России и прекращению функционирования миссий этих двух организаций в Абхазии и Южной Осетии.
Но все это не мешает и Тбилиси, и Москве регулярно выступать с заявлениями, что они исключительно «ради Армении» готовы к возобновлению работы КП Верхний Ларс, «вот только противоположная сторона должна проявить конструктивизм и пойти на уступки». При этом и грузинская, и российская стороны используют заинтересованность армянской стороны в открытии этого КП для политического торга с Ереваном по иным проблемам, хорошо осознавая, что ввиду нереальности возобновления работы Верхнего Ларса они ничего особенно не теряют в данном переговорном формате. Поэтому не исключено, что инцидент с Ш.Торосяном и актуализация тематики Верхнего Ларса были использованы Тбилиси для более жесткой фиксации своих подходов как по проблеме Джавахка, так и в вопросах тарифов на транзит армянских грузов через территорию Грузии и по ряду других вопросов двусторонних отношений.
С другой стороны, армянская сторона также попыталась использовать июльский визит грузинского президента в Армению в своих целях для очередной демонстрации внешнеполитического комплементаризма. В первую очередь речь идет о награждении грузинского президента армянским орденом. Событие хотя и было чисто протокольным и исходило из соображений обычного дипломатического такта (С.Саргсян также был награжден грузинским орденом во время своего официального визита в Тбилиси осенью прошлого года), однако вызвало широкий резонанс, особенно в России. Тогда как политический смысл всего этого состоял в неком «мессидже недовольства» Москве по поводу очередного раунда активизации российско-азербайджанских контактов.
Вместо заключения: предсказуемые ожидания
Анализ армяно-грузинских отношений на современном этапе должен исходить не только из их динамики в период после «пятидневной войны». Необходимо учитывать и постоянные факторы, сказывающиеся на армяно-грузинских межгосударственных отношениях, в первую очередь – проблемы Джавахка и вопросы функционирования проходящих через территорию Грузии армянских коммуникаций.
Что касается общего влияния регионального контекста на армяно-грузинские отношения, упомянем, в первую очередь, довольно эмоциональное восприятие в грузинском обществе перспектив (пусть и пока еще довольно смутных) армяно-турецкого сближения после подписания так называемой «дорожной карты» в апреле 2009 г. Реакция Грузии на армяно-турецкое сближение была довольно нервной и агрессивной, т.к. Тбилиси стал серьезно опасаться за потерю своего привилегированного положения в региональной политике и монопольной коммуникационной значимости.
Одновременно российский фактор также продолжает оставлять негативный осадок на развитии армяно-грузинских отношений, да и завершение процедуры выхода Грузии из структур СНГ в августе 2009 г. также в той или иной мере скажется на армяно-грузинских отношениях (хотя бы в экономических и даже гуманитарных вопросах).
Тем не менее, наличие некоего исторически существующего модус вивенди между двумя странами дает надежду на развитие армяно-грузинских межгосударственных отношений вне зависимости от негативно влияющего на Тбилиси и Ереван регионального контекста и существующих перманентных политических проблем.
Сергей Минасян, политолог
Источник: Ноев Ковчег |
