Analitika.at.ua. Южный Кавказ является уникальным регионом, в котором ценностные подходы и гуманитарные идеалы новой европейской внешней политики самым своеобразным способом переплетаются как с прагматичными соображениями геополитики и геоэкономики, так и со стереотипами взаимоотношений Европы с Россией и исламским миром. Это в особой мере проявляется и в возрастающей роли Европейского Союза в урегулировании региональных этнополитических конфликтов на Южном Кавказе.

Пражский саммит ЕС и окончательное принятие новой программы «Восточного партнерства» в мае 2009г. знаменовали новый этап в европейской политике на постсоветском пространстве, в том числе и Южном Кавказе. Естественно, предполагается, что новый формат и новые возможности «восточной» политики Европейского Союза существенно скажутся и на проблематике урегулирования и контроля региональных этнополитических конфликтов.

От выжидания к вовлечению

Надо напомнить, что ЕС в качестве медиатора конфликтов на Южном Кавказе и вовлеченного в региональную политику актора начал позицировать себя намного раньше, еще с середины 1990-х гг. Возможно, первым серьезным примером такого рода стало участие Франции в качестве сопредседателя Минской группы ОБСЕ по урегулированию карабахского конфликта. С учетом особой роли и позиции Парижа в европейской (да и в мировой) политике, участие Франции в МГ ОБСЕ во многом воспринималось не только и не столько «в личном качестве», но и как страны, в значительной мере выражающей позицию Европейского Союза.

Впрочем, 1990-е гг. более характеризуются выжидательной политикой Брюсселя на Южном Кавказе, который в тот период скорее наблюдал за фрагментацией постсоветского пространства и определял собственные геополитические цели в регионе, чем решался на серьезные миротворческие инициативы. Институциональное вовлечение ЕС в проблематику конфликтного урегулирования и обеспечения региональной стабильности на Южном Кавказе стало реальностью лишь примерно с 2004г. Именно тогда была презентована «Политика европейского соседства» (ENP). Более конкретные и визуальные формы деятельность ЕС в конфликтном урегулировании на Южном Кавказе получила с 2006г., когда были приняты Планы действий (Actions Plans) по мероприятиям в рамках ENP с тремя южнокавказскими странами1.

Вместе с тем очевидно, что ЕС всегда дифференцировал свою политику в вопросах урегулирования конфликтов и региональной стабильности в диалоге со всеми тремя международно-признанными странами Южного Кавказа. В случае с Грузией и в попытках медиаторства в Абхазии и Южной Осетии до российско-грузинской войны августа 2008г. это, например, проявлялось в намерениях ЕС противостоять российскому влиянию в этих конфликтных регионах. В отношениях с Арменией миротворческая роль и содействие Европейского Союза не ограничиваются только карабахским конфликтом, но и распространяются также на армяно-турецкую проблематику и процесс нормализации отношений между Анкарой и Ереваном. И, наконец, в случае с Азербайджаном особенность вовлечения Брюсселя в процессы конфликтного урегулирования вокруг Нагорного Карабаха в значительной мере коррелируются значимостью в глазах ЕС каспийских энергетических ресурсов. Хотя навязчивое желание европейцев обеспечить себе альтернативные от России энергетические коридоры отражаются не только на их подходах к карабахскому урегулированию, но и специфической реакцией на проблемы с демократией и правами человека в Азербайджане.

Брюссель между Москвой и Тбилиси: последствия «Розовой революции» 2003г.

Важным этапом в активизации политики ЕС стала «Розовая революция» 2003г. в Грузии. В особенности это было важно с точки зрения регионального противостояния Брюсселя с Москвой. Вообще, противоборство с Москвой в политике Брюсселя на Южном Кавказе является весьма существенным фактором, где тесно переплетаются иррациональные антироссийские стереотипы и рациональные соображения геополитического плана, связанные как с зонами влияния, так и поисками энергетической диверсификации путей транспортировки каспийских углеводородов через Южный Кавказ в обход России. Данная смесь рационального и иррационального в политике ЕС на Южном Кавказе, особенно в первые годы после «Розовой революции» 2003г., зачастую вступала в противоречия с европейскими ценностными установками и соображениями гуманитарного плана при урегулировании конфликтов.

Позиция ЕС в отношении конфликтов в Абхазии и Южной Осетии примерно с 2004г. также стала более отчетливо приобретать антироссийскую направленность. Политика Европейского Союза определялась уже не только и не столько ценностными аспектами (где, в принципе, симпатии и подходы Брюсселя должны были балансировать между приоритетами сохранения территориальной целостности Грузии, но не противоречить вовлечению населения Абхазии и Южной Осетии в европейское гуманитарное, экономическое и общественное поле), сколько геополитическими. Соответственно, это проявлялось в односторонней поддержке антироссийской Грузии со стороны Брюсселя. Вместе с тем, время от времени и на Западе хотя бы на экспертном уровне стали появляться (и появляются) критические заявления о нерелевантности подходов Брюсселя к населению непризнанных республик Южного Кавказа (особенно Абхазии и Южной Осетии)2. Эксперты аргументировали необходимость большего вовлечения «непризнанных» Абхазии и Южной Осетии в европейские проекты с целью предотвращения их все большего вовлечения в политическое и экономическое пространство России. При этом подчеркнем, что вследствие большей развитости институтов гражданского общества, формально большей самостоятельности от Москвы и географического расположения (ввиду турецкого и черноморского факторов) это больше проявлялось в случае с Абхазией, чем с Южной Осетией. Ввиду практически безальтернативности российского вектора для Цхинвали, перспективы вовлечения Южной Осетии в европейское общественно-политическое поле даже до августовской войны 2008г. были незначительными.

В случае же с Карабахом ситуация кардинально иная. Нагорный Карабах в восприятии западной политической элиты никогда не стоял в одном ряду с Абхазией, Южной Осетией или Приднестровьем, а Азербайджан никогда не рассматривается как такое же безусловно прозападное государство, как Грузия (и поэтому заслуживающее прямой поддержки Запада). И дело отнюдь не только в роли армянских диаспор в США и в странах Европы или же в особой эффективности армянского внешнеполитического комплементаризма, пытающегося балансировать на взаимоотношениях России и Запада. По замечанию российского эксперта по Южному Кавказу Сергея Маркедонова, «если Абхазия и Южная Осетия для Запада – марионетки Кремля, то с НКР другая история. Далеко не для всех, но для многих – это «маленькая свободолюбивая республика, бросившая вызов КПСС и коммунистической тирании». Карабах воспринимается, как часть антикоммунистического протеста. Наряду, кстати с Грузией и Прибалтикой, хотя это и кажется, на первый взгляд, парадоксальным. А на Западе (особенно в США) – это серьезный аргумент»3. Многие на Западе еще помнят безусловную поддержку со стороны США и государств Европы борьбы армян Нагорного Карабаха с властями СССР и Советского Азербайджана в 1988-1991гг., и это в определенной степени проявляется в европейских подходах вплоть и до настоящего времени.

«Пятидневная война»: новые реалии и новые возможности для ЕС

Довольно важную коррекцию в политике ЕС на Южном Кавказе сыграла «Пятидневная война» августа 2008г. В ходе и по последствиям августовского кризиса прошлого года вокруг Южной Осетии Брюссель попытался занять свою нишу в региональной политике и продолжает искать новые форматы институционализации своего присутствия в регионе. Не случайно, что достижение прекращения огня в российско-грузинском конфликте было достигнуто именно президентом Франции Н.Саркози – страны, на тот момент председательствующей в ЕС. Шесть пунктов Соглашения Медведев-Саркози (в обеих редакциях от 12 августа и 8 сентября 2008г.), стали именно тем документом, который зафиксировал новую геополитическую реальность, новый статус-кво, сложившийся в регионе после «Пятидневной войны», одновременно показав возросшие возможности ЕС по стабилизации и контролю над региональными конфликтами. Фактически, размещение в буферных зонах вокруг границ Южной Осетии и Абхазии европейских наблюдателей явилось первой серьезной самостоятельной инициативой Европейского Союза по проецированию своего политического и отчасти военного потенциала в осуществлении миротворческих операций вне своих границ, причем без прямой поддержки структур НАТО или же США. Хотя, конечно же, согласование позиций Европейского Союза с Североатлантическим Альянсом и с Соединенными Штатами по Южному Кавказу осуществлялось в очень плотном режиме.

Итоги «Пятидневной войны», в числе прочего, привели к серьезной дискредитации на Западе (хотя бы на экспертном уровне) проводимой политики «исключения и изоляции», а не вовлечения де-факто государств Южного Кавказа в европейское политико-гуманитарное поле. Но, как это часто бывает, осознание сложившейся реальности и оценка политической ситуации приходят слишком поздно, когда изменить что-либо уже очень трудно. До августа 2008г. абхазы (и даже некоторые круги внутри общественности Южной Осетии) не только были готовы, но и различными путями пытались интегрироваться в различные европейские проекты хотя бы на уровне структур гражданского общества. Однако жесткая позиция структур ЕС (с подачи официального Тбилиси) тогда ограничивала данные инициативы почти исключительно гуманитарными проектами. После «Пятидневной войны» и признания Москвой независимости Абхазии и Южной Осетии, теперь уже сам ЕС желал бы расширить контакты с абхазами и осетинами, однако политические обстоятельства кардинально изменились. В условиях, когда по периметру границ Абхазии и Южной Осетии уже стоят российские пограничники, а наблюдатели ЕС не имеют даже физической возможности попасть внутрь территории этих республик, практически невозможна или чрезвычайно затруднена реализация в обозримом будущем там каких либо серьезных европейских проектов.

Естественно, Карабах в западном политике «изоляции» де-факто государств постсоветского пространства всегда является исключением. Вспомним хотя бы ежегодно выделяемую США прямую финансовую помощь Нагорному Карабаху и постоянно признаваемую европейцами диверсификацию западного и российского влияния в зоне карабахского конфликта, особенно в условиях отсутствия там миротворцев третьих стран. Тем не менее, негативный «пример» Абхазии и Южной Осетии может послужить для европейских структур хорошим уроком неэффективности реализуемой политики по изоляции и невовлечению де-факто государств Южного Кавказа в европейское политико-экономическое и гуманитарное поле.

Европейский Союз как инициатор сохранения статус-кво в конфликтных регионах

Изменившиеся обстоятельства и реалии на Южном Кавказе после «Пятидневной войны» самым непосредственным образом сказались на результатах региональной политики Брюсселя и соотношения между идеалистическими ценностями и политическими подходами ЕС. Если раньше геополитические пристрастия и антироссийская ориентация Брюсселя в отношении конфликтных регионов играла больше на руку бывшим «метрополиям» (т.е. Грузии и частично Азербайджану), то теперь ситуация изменилась. Парадоксальным образом те стороны, которые до сих пор подвергались «остракизму» со стороны ЕС – непризнанные (а в случае с Абхазией и Южной Осетией – уже «односторонне признанные») республики Южного Кавказа, сейчас в максимальной степени выигрывают от особенностей европейской политики. Это связано с тем, что проводимая Брюсселем политика в настоящее время способствует сохранению сложившегося статус-кво и заморозки ситуации вокруг региональных конфликтов, вне зависимости от их конфигурации.

Во-первых, любым бюрократическим структурам и организациям (а ЕС, безусловно, таковой является) свойственна инерционность и неповоротливость в реализации своей политики, а тем более – политики внешней. Во-вторых, и у руководства ЕС и у общественностей европейских стран априори существуют четкие «ценностные» приоритеты и ограничения относительно формата конфликтного регулирования на Южном Кавказе, заключающиеся в первую очередь в недопущении военной эскалации и возобновления боевых действий. В условиях невозможности достижения в обозримом будущем компромиссного урегулирования ни в одном из вышеуказанных случаев, это однозначно способствует заморозки этнополитических конфликтов на Южном Кавказе и исходит из интересов тех акторов региональной политики, которым выгодно сохранение создавшегося статус-кво (т.е. де-факто государствам, а также поддерживающей Нагорный Карабах Армении). В-третьих, важный приоритет политики ЕС на Южном Кавказе – ставка на активизацию регионального сотрудничества, открытие границ и налаживание коммуникаций также способствуют сохранению сложившегося статус-кво в региональных конфликтах. Наглядным примером может послужить вовлечение ЕС в процесс налаживании армяно-турецких отношений. Хотя это скорее частный случай и не может быть применен в отношении остальных двух этнополитических конфликтов на Южном Кавказе, тем не менее, пример достаточно показательный. Очевидно, что возможность армяно-турецкого сближения снижает военные риски в зоне карабахского конфликта и одновременно создаст в перспективе условия при сохраняющемся статус-кво для долговременного мирного переговорного процесса по Нагорному Карабаху.

Естественно, нельзя и забывать о факторах более глобального уровня – судьбе действующих и проектируемых региональных энергетических проектов. Для безопасного функционирования всех нефтепроводов и газопроводов, проходящих (в обход России) через территорию Южного Кавказа, невозобновление боевых действий и как минимум сохранение статус-кво (ввиду нереальности достижения мирного урегулирования в обозримой перспективе) в зонах региональных конфликтов являются для ЕС первостепенным условием. За последние годы это достаточно хорошо иллюстрирует пример функционирования нефтепровода «Баку-Тбилиси-Джейхан» в случае с карабахским конфликтом.

Есть и косвенные результаты вовлечения ЕС в региональную безопасность и стабильность, напрямую не касающиеся посреднической роли Брюсселя, но в той или иной степени влияющие на ситуацию вокруг конфликтов на Южном Кавказе. Например, это гуманитарные и экономические проекты Евросоюза, способствующие реабилитации беженцев, снижению уровня бедности и социальной напряженности, усилению гражданского контроля над вооруженными силами и силовыми структурами, строительству политической институтов и дальнейшей демократизации в государствах Южного Кавказа. Все это бесспорно влияет на снижение напряженности в конфликтных зонах, сказывается на внутренних ресурсах и выживаемости того или иного государства региона.

И, наконец, реализуемые ЕС масштабные проекты на уровне институтов гражданского общества создают некую новую «европеизированную» элиту в общественно-политических и журналистских кругах республик Южного Кавказа. Находясь в финансовой и институциональной зависимости от европейских проектов и грантов, представители этих кругов вынуждены хотя бы на пропагандистском уровне выступать с более конструктивных и миролюбивых позиций в вопросе урегулирования этнополитических конфликтов. Это снижает воинственную риторику в обществах сторон и повышает уровень толерантности, что также в какой-то мере способствует консервации и сохранению статус-кво в региональных конфликтах.

Вместо заключения: умеренный, но долговременный оптимизм «Восточного партнерства»?

Таким образом, можно констатировать, что хотя еще результаты вовлечения ЕС в конфликтное урегулирование не демонстрируют скорого и видимого успеха, тем не менее, в общих чертах политика Брюсселя способствует сохранению региональной стабильности и неустойчивого мира на Южном Кавказе. Вместе с тем надо признать, что в отличие от других внешних акторов, именно в силу большей идеологизированности и ценностных особенностей, политика ЕС в нашем регионе меньше страдает от приоритетов геополитики и издержек Real Politic, в отличие от США и России, да и региональных игроков меньшего масштаба – Турции и Ирана.

С другой стороны, ресурсы и возможности ЕС на Южном Кавказе также небезграничны. Это наглядно иллюстрируют весьма умеренные результаты ENP в 2004-2008 гг. и неясные перспективы полноценной реализации политики «Восточного партнерства». Очевидно, что на активность дальнейшего вовлечения ЕС на Южный Кавказ (как и в целом на постсоветское пространство) в настоящее время влияет целый комплекс ограничений. Это и мировой финансово-экономический кризис, и противодействие России, и снижение инерции активного желания вовлеченности ЕС (в первую очередь его восточноевропейских членов) в кавказскую политику после российско-грузинской войны, и консервация в среднесрочной перспективе процессов расширения НАТО, и внутренняя слабость ответственных за внешнюю политику европейских структур и институтов, и т.д.

Тем не менее, именно институциональная инерционность вовлечения ЕС в политические процессы дает надежду пусть и на весьма умеренный, но долговременный оптимизм в вопросах урегулирования региональных этнополитических конфликтов и сохранения стабильности и безопасности на Южном Кавказе. При этом многое будет зависеть от способности Европейского Союза сохранять беспристрастность и объективность в конфликтном урегулировании в регионе.

Сергей Минасян

Источник: noravank.am