Analitika.at.ua. Ереванская публика визжала от восторга, когда признанный «секс-символ» и «мачо» российского кино Владимир МАШКОВ, представлявший на открытии кинофестиваля «Золотой абрикос» фильм Романа БАЛАЯНА «Райские птицы», вдруг заговорил поармянски. Тайну столь приятных армянскому сердцу лингвистических познаний Машкова открыл нам Роман Балаян. Как известно, Машков уже давно стал довольно востребованным актером в Голливуде и много там снимается. А в Голливуде, сами знаете, много армян. Так вот, один из них по имени Маис – весьма успешный и богатый человек, был давним поклонником Машкова. И стоило актеру появиться в Голливуде, как Маис принялся его всячески опекать, подавать лимузины к трапу самолета и всякое такое... Заодно научил его армянским словам. Так что, спасибо Маису. А заодно и Машкову с Балаяном, которые, несмотря на сумасшедший фестивальный график, любезно согласились побеседовать с нашим корреспондентом.
Да пусть играет, чего уж там...
- Владимир, а вы о нашем «Золотом абрикосе» раньше слышали?
Владимир Машков: Нет, но как только услышал, сразу же взял и прилетел. Я своему крестному отцу, Роману Гургеновичу, не могу отказать. Ни в чем.
Роман Балаян: Кроме одного: я никак не могу заставить его поесть - он ничего не ест, худеет для роли.
- А где вы сейчас заняты?
Машков: Сейчас идет подготовка к картине Алексея Учителя с предварительным названием «Густав».
- Это ведь российский фильм? А говорят, что вы сейчас все больше в Голливуде.
Машков: А я там, где кино. Где мне рады, я там.
- А театр как же? Вы ведь продолжаете быть действующим актером Театра-студии Олега Табакова?
Машков: А на театр пока нет времени. Но я числюсь в театре Олега Павловича Табакова и буду в нем всегда.
- Владимир, а почему вы называете Балаяна своим крестным отцом?
Машков: Дело в том, что впервые меня пригласили сниматься в кино много лет назад, в далекие уже 80-е. Это была картина режиссера Анатолия Матешко с удивительным названием - «Зеленый огонь козы». Порой режиссеры приглашают в свои картины артистов неизвестных, что вызывает недовольство руководителей творческих объединений, директоров студий, худсоветов. Балаян, посмотрев на это незнакомое лицо, сказал: «Да пусть играет».
Роман Балаян: Я позвонил директору киностудии Довженко и сказал: «Василий Васильич, пусть играет, чего уж там». «Ты отвечаешь за него?» - спросил он. «Да»,- ответил я.
Машков: Так что Роман Гургенович действительно мой крестный отец в кино.
- А чем внешность Машкова не приглянулась кинофункционерам?
Машков: Да я и не стремился в кино. Я играл в театре Табакова, и настолько любил театр, что никогда и не помышлял о кино. В театральной среде считалось, да и сегодня считается, что кино - это халтура.
- Владимир, помимо того, что вы весьма востребованный актер, везунчик, попавший в Голливуд, вы пробовали себя и в режиссуре, сняли фильмы «Сирота казанская» и «Папа». Сегодня вы ощущаете себя больше режиссером или актером?
Машков: Нет, как режиссер я - полный самозванец, и не имею права называться режиссером, как Роман Гургенович. Работы, которые вы упомянули, были сделаны на абсолютно эмоциональном уровне, они отличались актерским познанием этой профессии. Я настолько люблю профессию актера, которая генетически передалась мне от моих родителей (Машков родился в театральной семье.- Ред.), что останусь актером - пока есть силы и настроение.
- А вы же еще выступали и в качестве театрального постановщика - поставили на сцене МХАТа спектакль «№ 13» по пьесе Рэя Куни «Беспорядок», который несколько лет подряд идет при неизменном аншлаге...
Машков: Да, я делал театральные постановки, и не одну. Ставил спектакли также и на сцене Театра-студии Олега Табакова, и в театре «Сатирикон».
Балаян: Вова (Владимир Машков.- Ред.) умеет делать спектакли - слава Богу, не относящиеся к артхаусным, но очень зрительские. Ничего вроде в них такого особенного нет (да, есть упоение актерами, есть игра с ними в мизансценах), но ведь смотришь, занимает. И фильмы его такие - «Сирота казанская», «Папа»... Может, после поспоришь, но это однозначно смотрибельные фильмы. И не только потому, что Вова такой сердечный - он умеет нерв держать. У меня это, например, не получается, но я к этому стремлюсь.
- А кто вам сказал, что у вас не получается?
- Я имею в виду большого зрителя, а не часть зрителей.
- А разве большой зритель вас не смотрел? Ваши «Полеты во сне и наяву» были у всех на слуху.
Балаян: Это был слух о «Полетах...», а смотрели немногие.
Машков: В Новосибирске, где я рос, мы смотрели в свое время ваш фильм несколько раз, и в кинотеатре всегда был полный зал.
Балаян: Я считаю, что мои фильмы более терпеливо можно посмотреть по телевизору. А вот Вову я смотрел с большим удовольствием. Вова снимал о таких чувствах фильмы, что я не посмею их критиковать. Есть фильмы, критиковать которые может только нездоровый человек. Не нравится - помолчи. Это я в свое время говорил и по поводу своего фильма «Ночь светла» (этот фильм Балаяна о слепоглухонемых людях.- Ред.). Это фильм про других людей. Не таких, как все, но которые живут рядом с нами.
Машков: Я понимаю, о чем говорит Роман Гургенович. Критикуют, наверное, потому, что покупают билеты - тут включается коммерция, ах, мы же деньги платили! Но мои фильмы - это абсолютно искренне сделанные работы были, и фильм Балаяна «Ночь светла» - это история про любовь. Любовь критике не поддается.
Между прочим, несколько лет тому назад я узнал, как археологи определили, когда появился хомо сапиенс. Вот вы знаете, когда он появился?
- Понятия не имею...
Машков: Нашли орудие труда, какую-то палку-копалку, на которой был нанесен какой-то узор. У неандертальцев ведь тоже были палки, но узоров на них не было. И это было признано первым проявлением человеческого разума. То есть искусство. У человека появилось абстрактное мышление... Я не знаю, спасет ли искусство мир, но если с него все началось, если это помогло человеку стать разумным...
Балаян: Это соперничание с божественным промыслом. Ты сочиняешь по-своему некую жизнь. Ты придумываешь новый мир. Особенно, если ты снимаешь не про то, как было,- это все умеют при наличии определенных профессиональных навыков,- а как могло быть. Есть узнавание, а есть познавание.
Машков: Режиссер, особенно кинорежиссер - это величайшая профессия. Ты создаешь абсолютно новый мир, несмотря на то, что в нем реально и нереально.
Хочу, могу и должен
- «Райские птицы» - фильм на тему о внутренней свободе, свободе личности. В доперестроечные времена человек практически не имел выбора. Сегодня у нас больше выбора, но свободы не стало больше. Вот вы, как творческие люди, ощущаете себя свободными сегодня?
Машков: Я всегда ощущал себя свободным человеком. Самая большая борьба идет внутри нас. И несвобода у человека рождается потому, что он недоволен прежде всего собой. Он не может сделать определенный шаг, принять определенное решение... Я себя никогда не ощущал скованным какими-то обстоятельствами, тем более политическими.
- В данном случае речь не столько о политике - ведь есть ответственность за близких...
Машков: Ну, чувство ответственности сопровождает нас в течение всей нашей жизни. Мне кажется, главное мужское качество - это чувство ответственности. То есть человек должен отвечать за то, что он делает,- даже за свои мысли. В своей жизни он должен ответить на три следующих вопроса: хочу, могу и должен. Если я хочу и могу этим заниматься, то я должен делать это. Если же человек хочет, но не может, то он вынужден, и здесь уже речь идет о разрушении личности. Мы зависим от огромного количества людей. Человек не может не зависеть от этого, даже если он один. В этом смысле наша коллективность ничем не отличается от сообщества муравьев или пчел. Мы так же завязаны.
- Но ведь в отличие от прошлых лет понятия «свобода» и «выбор» сегодня воспринимаются совершенно иначе...
Балаян: Смотря о чем мы говорим. Если речь о свободе художника, то меня никто никогда не мог заставить делать что-то против своей совести, то, чего я не хотел делать. Поэтому внутренняя свобода у меня была всегда. Внешние обстоятельства не меняют характер человека, его внутреннюю сущность, его мировоззрение. Я много снимал классику, потому что я не хотел снимать советскую действительность. Мне предлагали разные сценарии - скажем, про жизнь шахтеров, горняков... Я же уходил в русскую классику, чтобы не участвовать в этой жизни, вот и все. Это я называл внутренней свободой. Сегодня же, как сказал только что Вова, я не очень хочу и не очень могу, но почему-то должен. Меня окружают, уговаривают, и я начинаю снимать. И так последние 20 лет. Что касается свободы последних 20 с лишним лет, то я бы назвал это волей, истинной же свободы еще нет. Скажем, то, что журналисты пишут об артистах,- я не считаю это свободой, это самый настоящий беспредел. Я и в этом не участвую. Материально я человек достаточный - на все хватает, никому не надо кланяться...
- За счет чего?
Балаян: А у меня в Киеве есть собственная студия по производству сериалов. Но главное не это, а то, что после 1986 года киношедевров на всем постсоветском пространстве пока не было. Мы жили в условиях несвободы, а когда пришла эта свобода, многие из нас даже если снимают фильм про любовь, то обязательно с какими-то подковырками про советскую власть и так далее. Хорошие фильмы есть, а шедевров - нет. А тогда были.
Машков: Было время, которое психологически выработало некий эзопов язык, а это очень сильно действует на творческих людей. Донести до зрителя смысл, скрыв его за аллегориями, ассоциациями... После того, как мы вступили в мировое сообщество, мы стали смотреть хорошее, большое кино (я не говорю о режиссерах, которые всегда смотрели такое кино). Нам приходится соперничать с мировым кинематографом. Плюс - у нас люди очень эмоциональные и живо откликаются даже на чужую боль. Я об американском кинематографе, который завладел умами миллионов людей во всем мире. Это действительно очень сильное кино - естественно, я говорю не о прокатном ширпотребе.
Балаян: Шедевры встречаются и в прокатном кино - правда, очень редко.
- Вы мне вообще можете объяснить разницу между, скажем, фестивальным кино и так называемым прокатным, кассовым?
Машков: Вот мы сидим сейчас здесь, в невероятном доме с невероятной атмосферой (интервью мы брали в Доме-музее Параджанова), здесь я увидел фотографии и коллажи, на которых изображен Тарковский... Так вот, я убежден, что для Тарковского - и в то время, и сейчас - не придуман еще носитель. То есть фильмы Тарковского нельзя смотреть ни в кинотеатре, ни по телевизору. Это такое кино, которое ты должен смотреть... как бы это сказать... у себя внутри, что ли. Вот когда придумают некие электроды, которые будут вызывать у тебя такие сновидения... Я помню, мама меня, 9-10-летнего пацана, повела на премьеру «Зеркала» - это было в Новокузнецке. Минут через 15 после начала сеанса в зале почти никого не осталось. В огромном зале, рассчитанном на тысячу зрителей, осталось человек 8-10. Мама мне сказала: «Смотри внимательно, это очень хорошее кино». Тогда я, конечно, ничего не понял, но эти образы остались во мне до сих пор. Видите, как может действовать на зрителя такое кино.
Балаян: Скажем, ты приболел. Если у тебя дома есть видак или DVD и хорошая кассета, которую тебе дал умный человек... В таком состоянии надо смотреть именно такие фильмы. Человек немощен, в этом состоянии он сосредоточен на себе, на сострадании к миру, к чужому горю и, соответственно, очень восприимчив к таким фильмам. А когда ты здоров, тебе хочется смотреть совсем другое кино, отдохнуть, развлечься. То есть человек, наверно, прав, когда он немощен. Надо человека брать, когда он немощен.
- Роман Гургенович, а ваш фильм «Райские птицы» - он для человека в каком состоянии - немощи или здоровья?
Балаян: Не знаю, как там думают прокатчики, продюсеры... Сам я считаю, что этот фильм как раз для зрителей, и именно для тех зрителей, которые эту самую несвободу, о которой мы говорили, не ощущали. Сейчас, на мой взгляд, возрождается некоторая «ностальгия» по советским временам. Ведь 70 процентов советских людей, в общем-то, были довольны своей жизнью, тем более, что не видели другой. Работа, льготные путевки, профсоюзы, знали, что завтра их дети поступят в институт, если умны... Но для оставшихся 30 - в основном для представителей творческой интеллигенции - эта атмосфера несвободы была невыносимой. Я не для этих 30 процентов снял этот фильм, я снял его для оставшегося большинства. Чтобы они посмотрели и согласились со мной... хотя не согласятся. Держало меня вот это, но фильм-то не об этом, фильм о другом.
Детей надо целовать
- То, что было в советские времена, сейчас очень трудно объяснить молодым...
Балаян: А зачем им это объяснять? Это другое поколение, другая жизнь... А что, наши родители нас понимали? Воспитывать и учить, конечно, надо. Можно воспитывать общество. Я имею в виду - детей в семье. Меня так любили в детстве, что я никого не ненавижу, у меня нет предмета ненависти. Предмет брезгливости есть, предмет презрения есть, но ненависти нет в моей жизни. Мой отец самым первым погиб в нашем селе (Роман Балаян родился в карабахском селе Неркин Оратаг Мардакертского р-на.- Ред.), я был первый сирота - все меня целовали, гладили по голове, и вот этот багаж любви во мне остался на всю жизнь.
- Машков - я где-то это прочитала - в одном из своих интервью сказал: «родители - наше будущее». Не прошлое, а будущее...
Машков: Ну это не я придумал, это сказал один восточный философ. Ну конечно, они - наше будущее. По той простой причине, что мы идем туда, к ним, там, где они... Это мы, скорее, ПРОШЛОЕ. Это наш путь. Если верить в то, что человек закрывает глаза, когда получает свой второй самый страшный стресс в жизни после рождения - смерть, то мне хотелось бы в этот самый последний момент увидеть картинку, которая может остаться с тобой навечно - увидеть родителей, быть с ними.
Балаян: Кроме того, что мы идем к ним, они все время с нами. Особенно когда их нет. Когда они были, мы себя вели несколько иначе - не дай Бог, родители постыдятся наших поступков. Когда их нет, мы чуть-чуть свободные - не перед кем так уж сильно стесняться, некого так уж подводить. Так что есть гораздо более интересные проблемы, чем все эти фильмы. Меня больше занимает, скажем, то, что случилось в Армении - погибли люди. Вот это меня волнует. Я, кстати говоря, ни на одной стороне - ни на стороне оппозиции, ни на стороне власти, и с теми, и с другими несогласен, у меня есть свое мнение, как надо этот вопрос решать. Но дело не в этом, дело в том, что погибли люди. Когда вокруг Армении масса недружественно относящихся стран, мы, армяне, должны вести себя иначе, ибо все, что происходит - хорошее или плохое,- используется против нас. Национальность - понятие чувственное, я не пишу по-армянски, да и не читаю, в общем-то, но это ничего не значит - когда по телевизору показывают какого-то бандита, я думаю - не дай Бог, чтобы был армянин. Это как отношение матери к своему ребенку.
Вот я сказал - я не с теми, ни с другими. Я не за какого-то конкретного армянина волнуюсь, я ко всем армянам хорошо отношусь, за армян волнуюсь.
Источник: Собеседник Армении |
